Стихотворения и поэмы

Сотворчество
                       всех на земле сверхнародов!
О, гряди! поспешай!
                       уврачуй! расцветай! пламеней!

1952

<Сквозь тюремные стены>

Завершается труд,
            раскрывается вся панорама:
Из невиданных руд
            для постройки извлек я металл,
Плиты слова, как бут,
            обгранил для желанного храма,
Из отесанных груд
            многотонный устой создавал.

Будет ярус другой:
            в нем пространство предстанет огромней;
Будет сфера – с игрой
            золотых полукруглых полос…
Камня хватит: вдали,
            за излучиной каменоломни,
Блеском утра залит
            непочатый гранитный колосс.

Если жизнь и покой
            суждены мне в клокочущем мире,
Я надежной киркой
            глыбы камня от глыб оторву,
И, невзгодам вразрез,
            будет радость все шире и шире
Видеть купол и крест,
            довершаемые наяву.

Мне, слепцу и рабу,
            наважденья ночей расторгая,
Указуя тропу
            к обретенью заоблачных прав,
Все поняв и простив,
            отдала этот труд Всеблагая,
Ослепительный миф —
            свет грядущего – предуказав.

Нет, не зодчим, дворцы
            создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
            возводя в голубой окоём —
В недрах русской тюрьмы
            я тружусь над таинственным метром

До рассветной каймы
            в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда —
            эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал, —
            уже вольные дали видны, —
Никогда, никогда
            не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!

В круг последних мытарств
            я с народом безбрежным вступаю —
Миллионная нить
            в глубине мирового узла…
Сквозь крушение царств
            проведи до заветного края,
Ты, что можешь хранить
            и листок придорожный от зла!

1950—1956

Сквозь природу

* * *

Вы, реки сонные
Да шум сосны, —
Душа бездонная
Моей страны.

Шурша султанами,
Ковыль, пырей
Спят над курганами
Богатырей;

В лесной глуши горя,
Не гаснет сказ
Про доблесть Игоря,
Про чудный Спас.

И сердцу дороги,
Как вещий сон,
Живые шорохи
Былых времен:

Над этой поймою
Костры древлян,
Осины стройные
Сырых полян,

Луна над мелями,
Дурман лугов,
В тумане медленном
Верхи стогов,

Вода текучая
Все прочь и прочь, —
Звезда падучая
В немую ночь.

1937—1950

* * *

Леший старый ли, серый волк ли —
Все хоронятся в дебрь и глушь:
Их беседы с людьми умолкли,
Не постигнуть им новых душ,
Душ, сегодня держащих власть,
Чтобы завтра уйти иль пасть.

Но меня приняла Россия
В свое внутреннее жилье;
Чую замыслы потайные
И стремленье, и страсть ее,
И звезду, что взошла в тиши
Непрочтенной ее души.

Только этой звезде покорен,
Только этой звездой богат,
Прорастание древних зёрен
И вселенский грядущий сад
Слышу в шорохе хвойных ваий,
В вольных хорах гусиных стай,

В буйной радости непогоды,
В беззаконной ее гульбе,
И в лучистых очах народа,
И в кромешной его судьбе,
И в ребятах, кто слушать рад
В век каналов про Китеж-град.

И учусь я – сквозь гул машинный,
Говор, ругань, бескрылый смех,
Шорох бабьей возни мышиной,
Спешку графиков, гам потех —
Слушать то, что еще народ
Сам в себе не осознает.

И друзей – не чванливых, грубых,
Но таких, кто мечтой богат,
Не в правленьях ищу, не в клубах
И не в теплом уюте хат,
Но в мерцании встречных глаз,
В недомолвках случайных фраз.

1950

* * *

Другие твердят о сегодняшнем дне.
            Пусть! Пусть!
У каждого тлеет – там, в глубине —
            Таинственнейшая грусть.

Про всенародное наше Вчера,
            Про древность я говорю;
Про вечность; про эти вот вечера,
            Про эту зарю;

Про вызревающее в борозде,
            Взрыхленной плугом эпох,
Семя, подобное тихой звезде,
            Но солнечное, как бог.

Не заговорщик я, не бандит, —
            Я вестник другого дня.
А тех, кто сегодняшнему кадит, —
            Достаточно без меня.

1955

Древнее

Над рекою, в нелюдном предвечерии,
Кочевой уже потрескивал костер,
И туманы, голубые как поверия,
Поднимались с зарастающих озер.

Из-за мыса мелового, по излучине
Огибая отражающийся холм,
С зеленеющими ветками в уключине
Показался приближающийся челн.

И стремительно, и плавно, и таинственно
Чуть серел он в надвигающейся тьме,
И веслом не пошевеливал единственным
Сам Хозяин на изогнутой корме.

Борода иссиня-черная да волосы —
Богатырская лесная красота:
Лишь рубаха полотняная без пояса
Да штаны из домотканого холста.

Этим взором полесовщик и сокольничий
Мог бы хищную окидывать тайгу;
Этой силою двуперстие раскольничье
Утверждалось по скитам на берегу;

Этой вере, этой воле пламенеющей
Покоряются лесные божества,
И сквозь сумерки скользит он – власть имеющий,
Пастырь бора, его жрец, его глава.

И, подбрасывая сучья в пламя дикое,
Я той полночью молился тьме былой —
Вместе с нежитью лесной тысячеликою,
Вместе с горькою и чистою смолой.

1945—1950

* * *

Таится дрёмный мир сказаний,
Веков родных щемящий зов
В нешумной музыке прозваний
Старинных русских городов.

О боре сказочном и хмуром,
О мухоморах в мягком мху
Услышишь память в слове Муром,
Приятном чуткому стиху.

Встает простор пустынный, пенный,
На побережьях – конский порск,
И город бедный, белостенный
Мне в прозвище Белоозерск.

Орлы ли, лебеди ли, гуси ль
Ширяли к облаку стремглав
От княжьих стрел, от звона гусель
У врат твоих, Переяслав?

И слышу в гордом слове Туров
Летящих в мрак ветвей и хвой
Упрямых, круторогих туров
С закинутою головой.

Ветрами чистыми овеян
Язык той девственной поры:
От песен первых, от церквей он,
От простодушной детворы.

И так ясны в той речи плавной
Общенья тех, кто речь творил,
С Душой народа, юной Навной,
Наитчицей творящих сил.

1955

* * *

Семье Левенков

Когда несносен станет гам
И шумных дней воронки