Он ведь хотел, чтобы она страдала? Слишком скоро она забудет его и выйдет за какого-нибудь протеже Монфора.
Константин боролся с собой, но слова все же вырвались.
— Полагаю, в конце концов вы выдадите ее за Трента.
— Нет, я этого не сделаю, — сказал Монфор. — Я люблю Трента еще меньше, чем вы.
Константин холодно усмехнулся.
— И вторая просьба?
— Отдайте попечительство над мальчиком мне.
— Нет. — Это даже не обсуждается. Люк нуждается в нем, зависит от него. Одному Богу известно, что Монфор сделает с мальчишкой.
— Вы не правы, Роксдейл, — нахмурился герцог. — Невозможно поверить, что вы хотите обременять себя шестилетним ребенком.
— Нет, я сказал! Я говорил леди Роксдейл, что он будет часто навещать ее, но место Люка — в Лейзенби-Холле. Его место со мной.
— Если вы думаете использовать его как своего рода предлог…
— Не судите обо мне по своим меркам, ваша светлость, — резко сказал Константин. — Мы можем согласовать схему его визитов здесь и сейчас. Мне не нужно будет встречаться по этому поводу с Джейн.
Еще один нож в грудь. Он считал, что после предательства Аманды навсегда покрылся броней. Симпатия, которую он к ней испытывал, в сравнении с его любовью к Джейн — это свеча и солнце.
Любовь!
О Господи! Это признание самому себе отворило шлюзы страданий, каких ему никогда не доводилось переживать.
Герцог что-то говорил. Константин заставил себя слушать.
— Вы хотя бы узнали, кто отец Люка?
— Нет, но у меня есть подозрения. — Константин чуть шевельнулся. — Полагаю, будучи всеведущим, вы должны были слышать пересуды, что он мой.
— Да, я кое-что обо этом слышал. Похоже, это объясняет, почему ваш дядюшка взял мальчика к себе.
— Он не мой сын. Хотя насчет дядюшки вы, вероятно, правы. Теперь я понимаю, что он считал Люка моим ребенком, поэтому так со мной обошелся. — Бессильная ярость снова грозила захлестнуть его. Его дядя сошел в могилу, веря в худшее. И с этим уже ничего нельзя сделать.
Герцог подался вперед:
— Это интересно. Ну и чей же он, вы полагаете?
Значит, Монфор поверил его слову? Константин старался сдержать эмоции. Он не желал питать никакой благодарности к этому человеку.
Константин облизнул губы. Он не мог озвучить возникшие у него подозрения. В конце концов, у него нет доказательств, он ничего не добьется, высказав свои опасения.
— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Вполне возможно, что Трента. Он живет по соседству и имел массу возможностей…
— Да, он из тех, кто воспользовался бы зависимым положением служанки, — с отвращением согласился Монфор, его ноздри затрепетали.
Это что-то новенькое — видеть внешне ангелоподобного Адама Трента в роли, которую всегда отводили ему, Константину.
— У меня нет доказательств, сам он никогда не признается, так что делу конец.
— Да, думаю, так лучше. — Герцог замолчал, глядя на него добрее, чем когда-либо. — Вижу, вы серьезно настроены относительно мальчика. Но боюсь, это не обсуждается. Леди Роксдейл хочет остаться с ним. Да и он, думаю, в ней нуждается. Будет эгоистично с вашей стороны разлучить их.
Константин провел руками по волосам. Джейн будет заботиться о Люке, она любит его много лет. Сам он новичок, который легко может уйти из жизни Люка. Монфор прав: для Люка будет лучше остаться с Джейн. Но Люк должен знать, что ему всегда рады. Что Константин не бросил его, не нарушил своего обещания.
Наконец он протяжно вздохнул:
— Вы правы. Она может забрать Люка. Но я останусь его опекуном, этого ничто не изменит. И каждое второе лето он будет проводить в Лейзенби-Холле. — Константин остановил взгляд на Монфоре. — И это не обсуждается.
Отпустить мальчика оказалось тяжелее, чем он мог себе представить. Привязанность его к Люку нарастала, и возникло чувство, что последняя ниточка между ним и Джейн только что жестоко и окончательно оборвана. Это намерение Монфора, конечно.
Герцог обдумывал его слова.
— Это звучит разумно. При условии, что вы согласны не иметь дальнейших контактов с леди Роксдейл, думаю, я смогу убедить ее. И никакой связи через меня с Джейн не будет.
Джейн! Всякий раз, когда герцог произносил ее имя, словно гигантская рука сжимала сердце Константина. Он опустил глаза, чтобы скрыть свою боль от Монфора.
— Ох, чуть не забыл! — Герцог вытащил запечатанное письмо и подал ему. — Фредерик написал вам, объяснил все, что я вам только что сказал.
Константин машинально взял письмо и провел пальцем по оттиску печати, которая теперь принадлежала ему. Не заботясь о том, ушел Монфор или остался, он сломал печать и развернул письмо.
Строчки расплывались у него перед глазами. Господи, как же он устал!
Но когда его взгляд сосредоточился, Константин насторожился. Это не просто объяснение, это признание в преступлении.
«Я знаю, что совершил подлость, позволив моему отцу верить, что ребенок твой, Константин. Но ты уже был в опале из-за Аманды. Лишнее пятно на твоей репутации не имело значения, а я был бы обречен на жалкое существование в Лейзенби-Холле, если бы правда вышла наружу.
Я убедил себя, что это оправданно, что с таким же успехом это мог быть ты, а не я. Но в последние месяцы, живя под угрозой смерти, я честно взглянул фактам в лицо. Ответственность на мне. Мне следовало было иметь мужество признать это в свое время».
Ведь в глубине души он это знал? Не Трент. Фредерик предал его, почти до самого конца.
От откровенной наглости и подлости, содеянной кузеном, у Константина перехватило дыхание. Похоже, последние капли сил оставили его.
Молча он вручил письмо Монфору.
После долгого молчания герцог сказал:
— Теперь мы знаем ответ. Что ж, по крайней мере не нужно опасаться, что Трент попытается претендовать на мальчика.
Он положил письмо на стол.
— На вашем месте я бы надежно хранил его. Никогда не знаешь, когда такой документ может понадобиться.
Константин едва слышал Монфора. Он был просто оглушен. Он понял, что его дядя и, возможно, остальные родственники считали его повинным в смертном грехе. И все из-за того, что Фредерик пошел на такую подлость.
Груз горя и разочарования так давил на плечи Константина, что он едва мог держаться прямо. Сначала Джейн, потом это. Его дядюшка сошел в могилу, веря, что племянник способен воспользоваться зависимым положением служанки. Отец тоже об этом слышал? Мать, сестры, они все в это верили? А почему бы и нет? Он никогда не пытался реабилитировать себя в их глазах.
Жизнь Константина, всего неделю назад расцветавшая радужными надеждами, теперь казалась холодной и безжизненной пустыней.