Элис Детли
Преображение мира
1
Дик Треверс вытащил из-за чайника балетную туфельку и выругался сквозь зубы. Он было подумал, не запустить ли ею в другой конец светлой просторной кухни, но сдержался. Тогда туфелька скорее всего канет безвозвратно в этом шумном безалаберном доме, и он представил, какая воцарится паника, если это случится!
— Кладут ли эти девчонки хоть что-нибудь на место? — вопросил он таким низким, глубоким и потрясающе чувственным голосом, что большинство из тех, кто встречался с ним в первый раз, не могли отделаться от иллюзии, что перед ними драматический актер.
На самом деле Дик был бизнесменом, обладающим едва ли не самым солидным портфелем ценных бумаг в Лондоне.
Подняв голову, Хейзл посмотрела на мужа. Она сидела на полу, наводя глянец на три пары детской обуви, и у нее уже начала побаливать шея. Надо сказать, что сегодня Дик нарушил устоявшуюся привычку, неожиданно рано явившись с работы. И до сих пор не сказал, в чем дело!
У Хейзл зачастило сердце, когда она с обожанием посмотрела на мужа. Дик был одним из тех мужчин, о которых часто говорят, что для их же собственного блага им не стоит так хорошо выглядеть, правда, по этой части у Хейзл не было никаких претензий. Высокий и хорошо сложенный, с сильными мускулистыми ногами и поджарым гибким телом, Дик обладал грацией прирожденного спортсмена. Его густые черные волосы слегка вились, а улыбка была ослепительной.
Если бы кто-нибудь попросил Хейзл перечислить не столь привлекательные качества супруга, она бы зашла в тупик, ибо, когда дело касалось Дика, ей порой хотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что их брак ей не приснился.
Десять совместно прожитых лет и трое детишек никоим образом не сказывались на том ощущении чуда, которое порой охватывало Хейзл, стоило ей осознать, что она замужем за такой потрясающей личностью, как Дик Треверс.
— Ммм? — рассеянно переспросила она, осторожно кладя сапожную щетку на расстеленную газету. — Что ты сказал, дорогой?
— Эти девчонки, — нетерпеливо повторил Дик. — Похоже, они никогда не научатся класть вещи на место.
Хейзл покосилась на холодильник, на котором разместила большой портрет хохочущих тройняшек, со светлыми кудряшками и с темно-синими, как у матери, глазами.
Фотография заметно преувеличивала их достоинства и была сделана у известного лондонского фотографа, который не переставал восхищаться фотогеничностью девочек. Но удивляться этому вряд ли стоило, ибо Лили, Летти и Валери Треверс последние два года успешно участвовали в рекламной кампании сети супермаркетов «Триумф».
Эти три девочки были находкой агента по подбору актеров, чей сын учился с ними в одной школе — той же самой, которую ребенком посещала и Хейзл. Троица с огромным удовольствием согласилась принять участие в рекламной кампании, но потребовались немалые старания, дабы убедить Хейзл и Дика, что школьные занятия дочерей не пострадают.
И с тех пор девочки работали исключительно на «Триумф», обширную сеть супермаркетов, раскинувшуюся по всей Великобритании. Они регулярно появлялись в телерекламах, их симпатичные мордашки красовались на огромных рекламных щитах по всей стране. Школьные друзья отчаянно завидовали популярности тройняшек.
— Я знаю, что они могут быть слегка несобранными, — неохотно согласилась с мужем Хейзл, ибо, обзаведись ее три дочери крылышками и нимбами, преданную мать это не удивило бы.
Черные брови Дика сошлись над серыми глазами, которые сегодня были мрачными, как декабрьское небо.
— Чему вряд ли стоит удивляться, — ехидно заметил он.
Хейзл вопросительно уставилась на него.
— Да? Почему же?
— Потому что ты всю жизнь квохчешь над ними! — возмущенно рыкнул он.
— Дик, я вовсе не…
— Хейзл, так и есть, — перебил он. — И ты прекрасно это знаешь! Ты стараешься все за них делать! Вот, например, как сейчас! — Он раздраженно ткнул пальцем в наполовину почищенные туфельки. — Почему ты стараешься все делать для них?
— Потому что я их мать, — спокойно ответила Хейзл.
— Другим матерям дети помогают.
— Другие матери заняты своей карьерой. А коль скоро я не работаю, то не могу доверить воспитание своих детей чужим людям!
— Не могу видеть, как ты чистишь их обувь, — упрямо сказал он. — Вот и все.
Хейзл перестала думать, есть ли у девочек чистые трико для завтрашней съемки, разогреть ли на ужин лазанью, которая лежит в холодильнике, или просто что-нибудь наспех приготовить: теперь все ее внимание было отдано мужу. Она аккуратно закрыла баночку с кремом.
— Ты из-за чего-то сердишься, Дик?
Их взгляды встретились.
— Ты даже не хочешь слушать о…
— Нет-нет, я слушаю.
Хейзл, не сводя с него своих огромных темно-синих глаз, рассеянно поймала длинную прядь волос, упавшую на щеку, и заправила ее за ухо.
Этот жест подчеркнул соблазнительные округлости ее высокой груди, и Дика опалило жаром, хотя жена не сделала ровно ничего, чтобы соблазнить его. В сущности, скорее наоборот.
Хейзл всегда одевалась с предельной практичностью: привычка эта объяснялась наличием трех маленьких детей, которые требовали постоянного внимания. На ней были брючки, которые от долгого ношения уже пузырились на коленях, и совершенно бесформенный и оттого выглядевший неряшливо красный свитер. Ее пышные светлые волосы были собраны на затылке в конский хвостик и перетянуты бархатной ленточкой; на лице нет и следа косметики.
— Почему бы тебе не рассказать, в чем дело, Дик? — Она поднялась с пола и лукаво посмотрела на него. — Или сначала приготовить тебе выпить?
Он покачал головой, но, взглянув в доверчивое лицо жены, едва не передумал, зная, какую неожиданность сейчас вывалит ей на голову.
— Спасибо, не надо. Давай присядем где-нибудь в комнате, хорошо?
Кивнув, Хейзл последовала за ним в гостиную, где Дик немедленно уселся на один из огромных диванов болотно-зеленоватого цвета. Хейзл устроилась на дальнем конце того же дивана и ободряюще улыбнулась, понимая, что ее обычно спокойный и уравновешенный муж сегодня чем-то раздражен. Хотя, если задуматься, это настроение не покидало его последние несколько недель. И каждый раз, когда она спрашивала, все ли в порядке, Дик лишь нетерпеливо мотал головой.
— Так что тебя беспокоит, дорогой?
Он помедлил, подбирая слова, поскольку предвидел реакцию жены на то, что он собирался сообщить.
— Радость моя…
— Ох, ради Бога, Дик, не мямли!
Хейзл была единственной женщиной в мире, которой Дик Треверс позволял разговаривать с собой подобным образом.
