— Долго приходится стоять и ждать, а потом снова и снова повторяешь одно и то же. А в школе завидуют и говорят разные гадости.
— Понимаю, — медленно сказала Хейзл, раздумывая, сколько еще червоточин выявит сегодняшний день. — И как давно тебе надоело, Валери?
— Не помню, — уклончиво ответила та.
— И все же ответь, — мягко надавила Хейзл.
— Наверное, после смерти дедушки, — прошептала девочка.
Хейзл тут же все стало ясно.
Отец, продав ей и Дику квартиру, перебрался в квартирку поменьше, расположенную поблизости, в доме за углом. Рождение внучек возродило его к жизни, и он снова стал тем энергичным человеком, которого Хейзл помнила с детства. Адам Маршалл отказался от дополнительных часов работы в Уайтхолле и все свободное время проводил с внучками.
Он провел немало счастливых часов, играя с ними и смеша малышек, с гордостью и легкой печалью наблюдая, как они растут, потому что Лили разительно напоминала ему покойную жену. Позже он с нескрываемым удовольствием любовался их мордашками на рекламных плакатах и по телевизору.
Год назад Адам Маршалл скоропостижно скончался. И скорбя вместе с девочками, Хейзл тем не менее остро осознавала, что определенный этап ее жизни подошел к концу. Интересно, чувствовал ли Дик то же самое? Не стала ли для него смерть тестя катализатором размышлений о суетности своей собственной жизни?
— Дедушка любил смотреть, как вы выступаете, — тихо сказала Хейзл. — И очень гордился вами.
Посерьезнев, Летти кивнула.
— Я знаю, мама. Но он говорил, что мы должны заниматься этим, пока нам нравится.
— А вам больше не нравится?
— Нет! — дружно заорали тройняшки.
Хейзл улыбнулась. Спорить с таким единодушным протестом невозможно.
— А говорил ли папа, что он хотел бы перебраться куда-нибудь из Лондона? И жить там, где у нас будет куда больше места? Где Лили могла бы держать свою лошадь?
У Лили побелели костяшки маленьких кулачков, прижатых к груди, а смотреть на страдальческое выражение ее овального личика было почти невыносимо.
— А мы могли бы, мама? — с надеждой спросила она. — Правда, могли бы?
Хейзл посмотрела на Летти и Валери.
— И вы тоже хотели бы этого? — Она заметила, как девочки замялись в нерешительности, и, подумав, что они боятся обидеть ее, предупредила: — Только честно. Вы должны мне сказать, а то я совершенно не в курсе дела. Так вы хотите уехать из Лондона?
— В общем-то, да, мама. Да! Конечно, хотим!
Когда дети улеглись, Хейзл почитала им вслух. Кое-кто из школьных подружек подтрунивал над детскими привычками сестер, но троица твердо стояла на своем: мамочка читает так хорошо и с таким выражением, что герои книг словно оживают.
Вернувшись в гостиную, Хейзл увидела, что Дик растянулся на диване и с закрытыми глазами слушает нежные аккорды музыки Шопена.
Стоит ему не побриться, как он обретает еще более мужественный вид, с внезапным замиранием сердца подумала Хейзл. Будто рыцарь только что спрыгнул с коня, сбросил тяжелый плащ и доспехи и решил отдохнуть.
Когда Хейзл приблизилась, Дик открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее.
— Все в порядке?
Хейзл твердо решила, что будет вести себя как взрослый серьезный человек, хотя ей хотелось по- детски кататься по полу, колотить пятками по ковру и вопить что есть мочи. Она набрала в грудь воздуха и спокойно сказала:
— Может быть, ты и прав, Дик. Я тщательно обдумала все сказанное тобой и думаю, что перемены в самом деле пойдут всем нам на пользу.
Дик от удивления даже привстал. Он ждал возражений, слез, но уж конечно не столь быстрой капитуляции.
— Ты действительно так считаешь?
Хейзл из последних сил держала себя в руках. И, если сейчас Дик скажет, что она истая миссис Непредсказуемость, все ее благие намерения вести себя по-взрослому испарятся в мгновение ока.
— А чего еще ты ждал? — язвительно поддела она мужа. — Что я гордо сложу на груди руки и наотрез откажусь следовать за тобой?
— Кое-кто так бы и поступил, — кисло заметил он.
Может быть, подумала Хейзл. Но, забеременев, я и без того кардинально изменила жизнь Дика. И есть ли у меня теперь право диктовать?
— И ты, естественно, посчитал, что я отношусь к подобным особам? — испытующе спросила она. — Неужели ты в самом деле так мало знаешь меня как женщину, Дик?
После того, как он, вежливо склонив темноволосую голову, признал справедливость упрека в свой адрес, воцарилось минутное молчание.
— Я знал тебя еще школьницей, — сказал он ровным спокойным голосом, от которого тем не менее Хейзл охватило какое-то странное беспокойство. — А затем цветущей женщиной, которая носила наших детей. — Дик улыбнулся, но в его улыбке скользнула тень печали. — После чего ты стала матерью. Так что, может быть, ты и права. В буквальном смысле слова я не успел узнать тебя как женщину, ибо наша семья слишком быстро появилась на свет. Я не успел узнать тебя вне груза материнских обязанностей, хотя ты только что сняла школьную форму…
— Пожалуйста, перестань говорить банальности, Дик! — взмолилась она.
— Но это же правда, не так ли? — возразил он. — Разве нет?
— И ты хочешь обвинить меня в том, что мы оказались в постели, да? В том, что я заставила тебя жениться на себе, хотя оба мы были слишком молоды для брака. Да?
— Ох, Хейзл, — прошептал Дик, и было видно, насколько он душевно измотан. — Если и можно винить кого-то, то только меня. Я старше тебя, и опыта у меня куда больше. Я попал в… Черт возьми, я должен был предвидеть, чем все может закончиться, но высокомерно предпочел не обращать на это внимания. Я был слишком ослеплен…
— Похотью? — колко подсказала она.
Дик собирался произнести слово «любовь», но циничная реплика Хейзл убила его намерение, и слово осталось непроизнесенным. Он бросил на жену холодный взгляд и невозмутимо согласился:
— Если ты так считаешь.
У Хейзл тряслись руки, когда она без особой на то нужды стала старательно перевязывать бархатную ленточку, придерживающую на затылке копну светлых волос. Так или иначе, но страстей и неприятностей, свалившихся в этот день, было не избежать.
Дик скользнул взглядом по фигуре жены. Большинство женщин успели бы и переодеться к вечеру, но на ней были те же самые старые брюки, что и днем, а на майке красовались подсохшие пятна мыльной пены. У Хейзл раскраснелись щеки, поскольку пар превращал ванную в подобие миниатюрной бани. На лице ее не было и следа косметики, так что Хейзл выглядела куда моложе своих двадцати восьми лет. Словом, в ней не было ровно ничего от той искушенной женственности коллег по работе, с которыми, используя свое положение, Дик Треверс мог бы заниматься сексом хоть каждый день, появись у него такое желание.
Но он до сих пор до боли хотел Хейзл.
— Почему бы тебе не присесть рядом? — мягко предложил он и, когда жаркие языки желания лизнули его тело, все обидные слова, которыми они обменялись, улетучились как дым. — И сними с себя что- нибудь… как днем.
Но Хейзл была не в настроении снова исполнить столь несвойственную ей роль соблазнительницы. И пусть Дик смотрел на нее с нескрываемым вожделением, она терзалась неопределенностью. Неужели их внезапная ссора говорит о первых признаках разлада? Неужели сказываются десять лет с жизни с одной
