— Все это было так давно…
— Вы упомянули страсть к ритуалам.
— Да. Но это были не болезненные ритуалы, как у сумасшедших. Это был какой-то придуманный мир, в который она играла… Скажем, в полночь после дождя собирать на бульваре червяков-выползков. Почему именно в полночь? «Я так хочу». Гроза — это вообще было нечто особенное, «чистое время», а куда молния ударит — «знак»… Равелину и Двенадцати она поклонялась, как каким-то божествам: она с ними говорила, я сам слышал. В школе как раз устанавливали памятный знак…
Ливан вдруг замолчал, будто что-то вспомнив.
— Да-да?
— Ну вот, — Ливан мигнул. — Плиту устанавливали. Вы видели этот памятник?
Игрис вспомнил цветы, принесенные школьниками, на мраморе возле школы.
— Да.
— В день открытия памятника она зажгла свечу у себя на пороге и понесла на школьный двор. День был ветреный. Она возвращалась раз десять, все время свеча гасла. Ну, в стакан бы поставила, раз охота ритуал соблюсти… Нет. Она возвращалась. Уже под утро донесла, когда ветер немного утих, поставила к памятнику и стояла рядом такая счастливая… Это было незадолго до нашего разрыва. Она сказала так высокопарно, пафосно: «Он безумный лжец, но я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Она обожала такие выражения.
— Это о ком?
— Не знаю. Меня так вымотала эта ночь, я так злился… Думаю, это она об отце.
— «Искупила жертвой»? О чем она? «Вернула его героям»? Что это значит?
— Двадцать лет назад, — снова заныл Ливан. — Не помню. Не имею понятия. Так давно… Зачем ворошить, а?
— Когда вы разговаривали с Алисией в последний раз? — спросил Игрис, все еще думая о странных словах двадцатилетней давности.
Ливан вдруг напрягся:
— Я ведь говорю, мы не виделись с тех пор, как я уехал из Крота, почти сразу после разрыва, и больше мы никогда не встречались. У меня семья, дети, хорошая работа, но очень мало свободного времени…
— А по телефону она не звонила?
Ливан хлебнул коньяку. Лицо его чуть покраснело. «Сейчас соврет», — подумал Игрис.
— Не… то есть… бывало несколько раз. Три или четыре за все это время. Она привозила детей на экскурсию, однажды я им устроил билеты в театр… Но мы не виделись.
— Когда она вам звонила в последний раз?
Розовые щеки Ливана сделались пунцовыми.
— Я не помню. Мне пора идти. Уже очень поздно. Если вам понадобится вызвать меня официально — пожалуйста. Только я приду с адвокатом, как это принято у…
— Вам ничего не грозит. Вас никто ни в чем не подозревает. Я только хочу понять, что случилось с Алисией. Скажите мне.
Ливан тяжело задышал. На его лице была написана борьба: сейчас он встанет и уйдет, и тогда, весьма вероятно, ему не миновать повестки, придется платить адвокату и, возможно, отчитываться перед женой. Коготок увяз — всей птичке пропасть…
— Она позвонила мне утром… Около восьми… Несколько дней назад.
— Вас никто ни в чем не обвинит, — все так же мягко повторил Игрис. — Когда конкретно, вы не помните?
— Двадцать девятого августа, — с гримасой боли пробормотал Ливан. — Угораздило же…
Игрис почувствовал, как прилипает к спине рубашка. Захотелось встать, сгрести телевизионщика за ворот, тряхнуть; вместо этого он ласково, как ребенку, улыбнулся:
— Мы говорим без протокола, без свидетелей, без формальностей. Просто помогите мне. О чем она вас просила?
— Почему именно «просила»?
— Она приехала в столицу с утра, одна, вероятно, ей что-то было нужно от вас…
Ливан тупо разглядывал пустую рюмку.
— Заказать еще? — предложил Игрис. — Граммов сто?
— Нет, — Ливан вздохнул. — Она спросила меня, не знаю ли я лично кого-то из наших консультантов в «Коршуне». Это если идет фактический материал об их работе, чтобы не было ошибок и чтобы верно все отображалось…
От волнения Ливан сделался косноязычным.
— И вы…
— Не хотелось ей отказывать. Я дал ей три номера… Двух каких-то ассистентов и, по ошибке, телефон Алистана Каменный Берег. Я просто посмотрел мимо, я был сонный… А когда понял свою ошибку, уже было поздно. Я лег спать. А через два дня позвонила мама…
Молодой человек! — Ливан махнул рукой официанту. — Еще сто пятьдесят того же самого коньяка…
Он перевел дух. Игрис сидел перед ним, боясь шелохнуться.
— Я не обязан был все это рассказывать, — торопливо сказал Ливан. — Меня не вызывали на допрос. Ни о чем не спрашивали. Я понятия не имею, почему он убил Алисию. Я ни в чем не виноват.
— Все, как я и говорил, — скучно покивал шеф. — Дело окончательно переходит «Коршуну». Твоя работа признана неудовлетворительной.
— Кем признана?
— Межведомственной комиссией.
— Когда успели?
— А долго ли? — шеф грустно усмехнулся. — Хотел я тебя вытянуть из этого дерьма. А теперь отмываться будешь, на повышение не пойдешь…
— У меня есть свидетель. Алисия не была под манипуляцией — она вполне осознанно позвонила с вокзала старому другу и узнала у него телефон Алистана.
— Старый друг свободно располагает телефоном одного из шефов «Коршуна»? Кто это?
— Телевизионщик, его фамилия Зеленый Пруд. Послушайте, ведь тот факт, что она не могла знать номера Алистана, они приводят в доказательство своей версии…
Шеф покачал головой:
— У них есть масса других «доказательств». Маги бывают очень неприятными. Особенно когда борются за своего.
— Это в самом деле магия, — сказал рыжий крепыш в кожаном кресле.
Он взял за консультацию сумму, приведшую Игриса в трепет. Тем более что платить пришлось из своего кармана. В богатом офисе под вывеской «Магическая консультация: юриспруденция, быт, прочие аспекты» было прохладно и сухо, еле слышно ворчал кондиционер, в глубине аквариума висели, чуть шевеля плавниками, огромные яркие рыбы.
На столе перед рыжим крепышом лежали те самые листы с пометками, обнаруженные Игрисом среди бумаг поселковой учительницы.
— Что конкретно?
— Вот это, например, фильтрация загрязненного воздуха. Гм… Это в самом деле должно работать, хотя заклинание очень трудоемкое. Публикации прошлых лет, когда об этом всерьез никто не задумывался.
— Магия и экология?
— Да. Вот именно. Это разрозненная подборка материалов, вот что-то на машинке перепечатывали. Системы особенной не вижу, но тематически — магия на службе экологии. Вы правы.
— Спасибо, — сказал Игрис.
