супружество, удачное и благополучное, понемногу расшатывалось. Но несчастье укрепило его, мы научились пренебрегать мелочами и ценить действительно главное.
Из столицы мы переехали в сельскую местность, мы оба были отсюда родом. Так будет лучше для ребят, говорили мы, понимая, что так будет лучше для нас.
Болезнь Либби перестала причинять боль. Мы привыкли к ней и смирились, она стала частью нашей жизни. Мальчишки нянчились с Либби, Кейт относилась к ней с любовью и заботой, я тоже был с ней заботлив, и мы утешали себя тем, что все не так уж и плохо, ведь малышка не хворает и выглядит счастливой.
Мы скоро поняли, что самое трудное — перестать замечать реакцию посторонних, и теперь, через несколько лет, мы не обращали никакого внимания на досужую болтовню. Пусть Либби не умела говорить, разбрасывала еду и иногда мочилась под себя, но это была наша дочь, и нам было все равно, что о ней говорят другие.
Я сходил в дом, надел плавки и понес Либби к бассейну. Она уже немного держалась на воде и совсем ее не боялась. Она плескалась, гладила меня по щекам, говорила «Дада» и прижималась ко мне, как обезьянка.
Потом я передал ее Кейт, чтобы она ее вытерла, и стал играть с мальчишками в водное поло (точнее в то, что у них так называлось). Минут через двадцать этой кутерьмы я понял, что Эван Пентлоу, в сущности, не требовательней их.
— Давай еще, пап! — визжали они. — Ну, еще чуточку!
— На сегодня хватит! — объявил я, рухнув рядом с женой на одеяло, и завернулся в махровое полотенце.
Пока Кейт укладывала детей, я распаковал вещи.
Почитал им немного на сон грядущий, а потом мы с Кейт сели ужинать. После ужина сложили тарелки в раковину и пошли спать.
Женщина из ближней деревушки прибиралась у нас четыре раза в неделю, а когда мы с женой решали выбраться куда–нибудь вечером, мы приглашали пенсионерку из городка посидеть с детьми. Такой образ жизни выбрала Кейт: я женился на умной, спокойной девушке, которая со временем превратилась в практичную, трезвую женщину и, что удивительно, в отличную хозяйку. После отъезда из Лондона в ней появилась еще одна черта характера. Я бы назвал ее душевным спокойствием. Хотя Кейт могла вспылить, и вообще была не холоднее меня, уже на следующий день она была вновь уравновешенной и надежной, как скала.
Многие знакомые киношники считали мою семейную жизнь пресной и ждали, что вот–вот я закручу роман с какой–нибудь блондинкой или рыженькой. Но на самом деле я вовсе не похож на тех героев, которых играю в кино. Эти великолепные мужчины были моей работой, я перевоплощался в рабочее время, но на дом работы не брал.
Когда мы легли, Кейт прижалась ко мне и положила голову на мое плечо. Я провел ладонью по ее гладкой коже, погладил ее плоский живот, упругие бедра. Она дрожала от возбуждения.
— Ну, как? — спросил я, целуя ее волосы.
— Очень…
А потом мы занимались любовью, как всегда, просто и обычно, но, потому что мы не были вместе месяц, это было очень хорошо, я бы даже сказал, необычайно хорошо. Мы пережили чудесные минуты, те, которые крепче всего связывают людей. Вот на этом и держится чувство уверенности и спокойствия, подумал я. Что еще нужно человеку?
— Волшебно, — вздохнула Кейт. — Это было волшебно.
— Ну что же, давай будем заниматься этим еще реже.
Она засмеялась.
— Ты думаешь, все зависит от выдержки?
— М–м… — зевнул я.
— Знаешь, я водила Криса к зубному и, ожидая в приемной, прочитала в журнале письмо одной женщины; у нее толстый и лысый муж гораздо старше ее, и ее давно от него тошнит. Она спрашивает, как ей сделать привлекательной их сексуальную жизнь. И знаешь, что ей ответили?
По голосу я понял, что она улыбается. Представьте себе, что вы спите с Эдвардом Линкольном.
— Ерунда, — я зевнул еще раз. — Думай о толстом и лысом мужике средних лет, который тебе надоел.
— Лет через двадцать, возможно, — засмеялась она.
— Покорнейше благодарю.
— Не стоит.
Мы уснули, обнимая друг друга.
* * *
У меня была отличная лошадь, которую тренировали в восьми километрах от нашего дома. Ее готовили для скачек с препятствиями. Когда я был дома, я ежедневно ездил на утреннюю выездку. Хозяин конюшни, Билл Треккер, человек чрезвычайно энергичный, не любил, когда хозяева совались в процесс, но ко мне отношение было особое. Во–первых, потому что еще пацанами мой отец и Билл подрабатывали на конюшне в Лэмбурне, а во–вторых, когда–то я сам принимал участие в скачках.
Состязаний в августе не было, поэтому через пару дней после возвращения я выбрался на тренировку. Билл позволил мне сесть на одну из хорошо выезженных лошадей. Это всегда возвращало мне уверенность, позволяя освежить навыки, полученные чуть ли не с колыбели.
Верховой езде меня научили раньше, чем я стал ходить. Я хотел быть жокеем, но мне не повезло: в семнадцать лет у меня был рост метр восемьдесят, а кроме того, мне явно не хватало того главного, что заставляет человека выбирать дело на всю жизнь. Я был разочарован. Тогда–то я и решил попробовать себя в кино, правда, без особой надежды.
Смешно, правда?
Мы выехали на пастбище, где гулял свежий прохладный ветер; девственный пейзаж портила электростанция на горизонте и шум машин на отдаленном шоссе. Мы ехали шагом, потом рысью, перешли в галоп и вернулись к шагу, чтобы дать лошадям остыть. Это была чудесная прогулка.
Потом Треккер угостил меня завтраком, потом я еще проехал на своей лошадке по ближайшим дорогам, при этом мы с конюхом на все лады склоняли автомобили, которые не считали нужным сбросить газ, проезжая мимо. Я крепко сидел в седле и вспоминал, как отец, натаскивая меня в этом, кричал: «Сиди прямо, остолоп! И прижми локти!»
Эван Пентлоу и Мадроледо были невероятно далеко, где–то в другом мире.
* * *
Когда я вернулся домой, жена готовила пудинг, а мальчишки спорили, кому первому кататься на роликовых коньках.
Привет! — улыбнулась мне Кейт. — Как съездил?
— Отлично.
— Вот и хорошо… Тут Нерисса… А ну, тише, мальчишки, а то я сама себя не слышу…
— Сейчас моя очередь! — доказывал Пит.
— Если не замолчите, пообрываю уши, — объявил я.
Крис схватил ролики и выскочил из кухни, Пит ринулся в погоню.
— Мальчики! — ахнула Кейт.
Я ковырнул пудинг пальцем и получил по руке.
— Так что Нерисса?
— Она пригласила нас на ленч… — Кейт помолчала, помешивая глазурь. — Она была… чем–то обеспокоена… во всяком случае… И очень просила, чтобы мы пришли…
— Сегодня? — Я посмотрел на часы.
— Я сказала, что сегодня не получится, ты вряд ли вернешься раньше двенадцати. Тогда она сказала, чтобы мы пришли завтра.
— У нее что, пожар?
— Я не знаю, но она хочет увидеться с нами как можно быстрее, до того, как ты начнешь сниматься в
