романтично и глупо.
Он наблюдал, как Мюллер, высокий, гордый и спокойный, уверенный и теперь свободный от сомнений, размашисто шагает впереди. И Роулинг ломал голову, почему Мюллер отдал пистолет.
В конце концов, Боудмен развеял его сомнения, когда они разбили лагерь на одной относительно безопасной площадке во внешней части сектора Г.
— Посмотри на меня, — сказал Боудмен. — Что произошло? Ты не можешь посмотреть мне прямо в глаза?
— Не играй со мной, Чарльз. Сделай это.
— Что я должен сделать?
— Выругай меня. Вынеси приговор.
— Все в порядке, Нэд. Ты помог нам добиться цели. Отчего я должен на тебя сердиться?
— Но пистолет… я дал ему пистолет…
— Ты снова забываешь, что цель оправдывает средства. Он возвращается к нам. Мы сделали все, что надо. Вот только это и засчитывается.
Роулинг простонал:
— Я если бы он выстрели в себя… или в нас?
— Не выстрелил бы.
— Это сейчас ты можешь так говорить. Но в первую минуту, когда он держал пистолет…
— Нет, — сказал Боудмен. — Я тебе и раньше говорил, что мы воззвали к его гордости, к чувству, которое надо было в нем воскресить. Вот именно этого ты и добился. Послушай: я — наглый представитель наглого и аморального общества, согласен? Я — живое подтверждение самого худшего мнения Мюллера о человечестве. Захотел бы Мюллер помочь стае волков? А ты, молодой и невинный, ты полон надежд и мечтаний. Ты для него — живое напоминание о том человечестве, которому он служил, прежде чем его начал пожирать цинизм. Ты своим неуклюжим способом начинаешь поступать порядочно в мире, где нет ни порядочности, ни каких иных благородных порывов. Ты олицетворяешь сочувствие, любовь к ближнему, благородные порывы во имя справедливости, во имя того, чему служишь. Ты демонстрируешь Мюллеру, что человечество еще не безнадежно. Понимаешь? Наперекор мне ты даешь ему в руки оружие, чтобы он овладел ситуацией. Разумеется, он мог бы совершить вполне вероятный поступок — сжечь себя. Мог совершить и менее вероятный — сжечь нас. Но он мог совершить и другое: сравниться с тобой, мог своим жестом уравновесить твой жест, решиться на акт самопожертвования, выразить проснувшееся в нем чувство морального превосходства. Именно так он и поступил. Ты был орудием, с помощью которого мы победили его.
— Как мерзко выглядит все в твоем объяснении, Чарльз. Так, словно ты это запланировал… спровоцировал меня отдать ему пистолет. Ты знал, что…
Боудмен усмехнулся:
— Знал? — внезапно повторил Роулинг. — Нет. Ты не мог запланировать такого поворота событий. Только сейчас, после случившегося, ты пытаешься приписать себе заслугу… Но я видел тебя в ту минуту, когда я бросил ему пистолет. Твое лицо выражало испуг и гнев. Ты вообще не был уверен в поведении Мюллера. Только сейчас, когда все закончилось благополучно, ты можешь утверждать, что все произошло по твоему плану. А я вижу тебя насквозь. Читаю в тебе, как в открытой книге, Чарльз.
— Приятно быть открытой книгой, — сказал Боудмен.
Видимо, лабиринт не собирался их удерживать. Отступая к выходу, они и дальше соблюдали величайшую осторожность, но ловушек встретили немного, и не было опасных приключений. Быстро достигли корабля.
Мюллеру выделили квартиру в носовой части, в отдалении от комнат экипажа. Мюллер понимал, что это вытекало из его состояния, и не обиделся. Он был замкнут, тих и сдержан. Иногда иронически усмехался, в глазах его часто появлялось выражение превосходства, однако, он с готовностью подчинялся всем приказам. Он уже проявил свое превосходство и теперь уступал.
Экипаж корабля под руководством Хостина готовился к отлету. К Мюллеру, который оставался в своей каюте, Боудмен пришел один и без оружия. Он тоже был способен на благородные жесты.
Они сидели друг против друга за низким столом. Мюллер с каменным лицом молча ждал. Боудмен начал после долгой паузы:
— Я благодарен тебе, Дик.
— Уволь нас обоих от этого.
— Ты можешь меня презирать. Но я выполнил свой долг. Так же, как и тот парень. Так же, как вскоре выполнишь свой долг ты. Тебе все же не удалось забыть, что ты человек Земли.
— Очень сожалею, что не удалось.
— Не говори так, Дик. Это ненужные слова и ненужное упрямство. Мы слишком стары для этого. Вселенной грозит опасность. Мы прилагаем все усилия, чтобы защититься. А все остальное не имеет значения.
Боудмен сидел довольно близко к Мюллеру, чувствовал излучение, но не позволял себе отодвинуться. Волна отчаяния, омывающая его, вызывала угнетающее чувство старости, так словно ему уже тысяча лет. Распад тела, крушение души, гибель галактики в огне… пришла зима… пустота… пепел…
— Когда мы прилетим на Землю, — деловито сообщил Боудмен, — ты все изучишь. Узнаешь о лучевых существах все, что нам только известно, но это не означает, что нам известно многое. Потом будешь полагаться только на себя… Но ты можешь быть уверен, что миллиарды людей Земли Сердцем и душой будут молиться о твоей удаче.
— А кто произносит пустые слова? — спросил Мюллер.
— Есть кто-нибудь, кого ты хотел бы увидеть в порту сразу после приземления?
— Нет.
— Ты можешь послать сообщение. Есть особы, которые не переставали тебя любить. Будут ждать, если им сообщим.
Мюллер медленно произнес:
— В твоих глазах я вижу боль. Ты ощущаешь излучение, и оно тебя расстраивает. Ты ощущаешь боль во всех внутренностях, в голове, в грудной клетке. Твое лицо посерело. Щеки обвисли. Но даже если бы излучение тебя убивало, ты будешь сидеть здесь, это твой стиль. Но для тебя это ад. Если же какая- нибудь особа на Земле не перестала меня любить, Чарльз, то я могу принести ей только одно благо — избавить от этого ада. Я не хочу никого встречать, не хочу никого видеть, не хочу ни с кем говорить.
— Как хочешь, — сказал Боудмен. Капли пота повисли на его кустистых бровях, капали на щеки. — Быть может, ты изменишь свое решение, когда будем возле Земли.
— Я никогда не буду возле Земли, — ответил Мюллер.
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
В течение трех недель Мюллер изучал все, что было известно о таинственных гигантах, внегалактических существах. Он заупрямился и даже шага не сделал по Земле, и об этом, а также о его возвращении с Лемноса не сообщили общественности. Мюллер получил квартиру на Луне, и жил там спокойно под кратером Коперника, блуждая, словно робот, по серым стальным коридорам в блеске сияющих факелов. Ему продемонстрировали кубик видео, предложили все информационные материалы во всех сенсорных формах. Он слушал. Поглощал. Говорил мало.
Люди избегали общаться с ним точно так же, как и во время полета с Лемноса. Иногда он целыми днями никого не встречал. Редкие посетители держались в десятке метров от него.
Он не возражал.
Исключением был Боудмен, который проведывал Мюллера по меньшей мере трижды за неделю и
