Вскоре я выехал на чисто выметенную ветром скальную поверхность. Неподалеку на берегах ручья валялось немного сушняка для костра. Здесь мы и разбили лагерь. Для ночевки было рановато, однако я знал, что делал.
Мы разожгли небольшой костер, сварили кофе и поужинали. Вокруг костра я расчистил землю, чтобы не занялась трава, потом добавил несколько толстых веток, которые будут долго и медленно гореть. Я даже соорудил из них пирамидку над огнем: когда верхние концы сгорят, ветки упадут в костер, добавив ему топлива.
С наступлением ночи я отвел всех в темноту. Мы потуже затянули снаряжение, чтобы производить меньше шума, и двинулись в путь, оставив позади полыхающий костер. Я так ловко его устроил, что он будет гореть и дымить даже после восхода солнца, а к тому времени наш маленький караван уйдет далеко. Миновав скалы, мы углубились в поросшие травой дюны. Подвижный песок быстро затягивал следы повозки.
Вокруг простиралась пустыня с редкими песчаными барханами, которые походили на дюны. Весь день даже с наступлением темноты мы ехали на север параллельно ручью, держась подальше от его берега. Наконец за полночь наткнулись на неглубокую топкую впадину посреди низких холмов, окруженную кустарником. Там мы остановились, проведя остаток ночи без огня.
Я натянул мокасины, вернулся назад по следам повозки и припорошил их песком и пылью. Затем сел на коня, нашел в кустарнике, футах в ста от лагеря, ровную, травянистую и сухую площадку, отпустил коня пастись, а сам улегся спать. Подойти ко мне незаметно было невозможно, размокшая земля не скроет шагов, да и мой мустанг сразу почует чужого. Я заснул, не беспокоясь о том, что мне всадят нож в бок или ударят камнем по голове.
Прежде чем погрузиться в сон, я перебрал в памяти события последних дней и попытался предугадать, что же будет дальше, и тем самым подготовиться к неожиданностям. Будущее предсказать нельзя, но предвидеть его, если знаешь, какие мысли таят люди, можно.
У золота есть одна особенность: оно целиком меняет мировоззрение человека. Когда речь идет о золоте, не доверяй никому, даже себе. Я никогда не был состоятельным. Кто знает, что сделает со мной возможность обладать богатством? Вдруг я стану еще хуже, чем есть?
А как это повлияет на поведение моих спутников? Они, за исключением Пенелопы, и без того не внушали мне уважения. Юную девушку, оставшуюся в этом мире одинокой и без средств, ждут суровые испытания. Она может стать жертвой ловких интриганов. Как бы там ни было, надо проследить, чтобы Пенелопа получила причитающуюся ей часть сокровища.
Подумал я и о себе. Если золото найдется, мне тоже кое-что должно достаться. Но хорошо известно, когда дело доходит до дележа, все действуют по принципу «своя рубашка ближе к телу».
Утро наступило слишком скоро; я проснулся перед рассветом, услыхав сквозь сон легкие шаги по грязи. Открыв глаза, глянул на мустанга — он настороженно поставил уши, и я сжал под одеялом свой замечательный нож.
Нож был особенный, его сделал человек по прозвищу Жестянщик. Лезвие его было острым как бритва, — я им часто скоблил щетину — и в то же время таким прочным и твердым, что резало кости так же легко, как мясо. Жестянщик был путешествующим торговцем, он продавал разные вещи, иногда в его товарах встречались сделанные им ножи.
Под ногами подкрадывающегося человека едва слышно хлюпала вода, хотя он старался приблизиться ко мне незаметно. Видно, не подозревал, что его присутствие можно обнаружить до того, как он ступит на сухую землю. Когда появился Лумис с топором в руке, я сделал вид, что сплю.
Он стоял очень близко, подготовив топор для удара. Но тут наши взгляды встретились, на мгновение он застыл. В глазах у него мерцала злость. По тому, как он держал топор, я понял, что ударит сверху вниз и налево — только так можно рубануть с правого плеча. Значит, если ударит, откачусь вправо и вскочу на ноги. Он сжимал топор с такой силой, что побелели костяшки пальцев, лицо исказила ненависть. Внезапно до меня дошло, как ни стар Лумис был, он хотел заполучить не только золото, но и девушку.
Пока мы смотрели друг на друга, я решил, что он одумался. Однако противник вдруг шагнул вперед, с хрипом втянул воздух и рубанул. Его вздох предупредил меня, но он ударил очень быстро, так что я едва успел увернуться. Топор просвистел в нескольких дюймах от моего плеча.
Одним прыжком, как кошка, я оказался на ногах и тут же приставил нож к груди старика. Возможности снова поднять топор у него не было. В одно мгновение я распорол бы ему живот, и он понимал это. Глядя ему в глаза, я произнес:
— Вонючий ублюдок, тебя мучает мания убийства! У меня есть все основания прикончить тебя.
Тем не менее я не мог его убить. Если бы Лумис зарубил меня, никто не стал бы горевать, ведь у меня была репутация известного преступника. Может, Пенелопа и возмутилась бы, но что она могла сделать? С другой стороны, если бы я зарезал Лумиса, кто бы мне поверил, что он напал на меня с топором в руках?
Поэтому я лишь поглядел ему в глаза — мы стояли лицом к лицу на расстоянии полутора футов — потом опустил нож и срезал пуговицу с его куртки, затем еще одну и еще… пока лезвие не оказалось у него под подбородком. Тогда я поднес коник ножа к его шее и слегка кольнул.
— Не следовало тебе этого делать, мистер. Ты подрываешь веру в людей. А теперь поворачивай и убирайся обратно в лагерь. И вот еще что, не пытайся повторить свой фокус, или я выпущу тебе кишки.
Пот с него тек ручьями, я редко видел, чтобы человек так испугался. Он попятился, повернулся и бросился прочь, разбрызгивая воду.
Я оседлал коня, приторочил седельные сумки, захватил винчестер и, ведя мустанга в поводу, обошел лагерь по краю низины и приблизился к нему с противоположной стороны. Мне хотелось убедиться, что к нам никто не подобрался, а также подойти к остальным так, чтобы видеть их всех.
Когда я появился, Пенелопа как-то странно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Флинч, вероятно, знал, что произошло между мной и Лумисом — от глаз этого метиса мало что ускользало. Он был из тех, кто дожидается конца драки в сторонке, а потом подбирает оставшиеся лакомые кусочки.
Мы въехали в прерию. Теперь нас окружали многочисленные болотца и пруды, так что вода перестала быть проблемой. Следующей ночью остановились у ручья Каррисо в ложбинке, которую трудно обнаружить даже на расстоянии нескольких ярдов.
Лумис нервничал. Меня он избегал, а я был только рад этому. Присев на корточки возле костра, пил горячий черный кофе и беседовал с Пенелопой. Давно мне не приходилось перемолвиться словечком с девушкой.
— Будьте осторожны, — еще раз предупредил ее. — Вы красивы. Это притягивает опасность. Когда на карту поставлено золото и женщина, доверять можно очень немногим.
— А вам можно, Нолан? — Она впервые назвала меня по имени.
— Мне тоже нельзя. Золото портит людей, я не лучше других.
— А как вы относитесь к женщинам?
— Мама научила меня уважать их.
Пенелопа молчала минуту или две, затем очень тихо сказала:
— Я вообще не верю людям, Нолан.
— Вы, должно быть, верите Лумису, если забрались вместе с ним в такую глушь.
— Он стар, годится мне в отцы. Или даже дедушки. Кроме того, как еще я смогла бы попасть сюда? Вы бы рассказали кому-нибудь, где спрятано сокровище, а потом остались дома и ждали, пока он вернется с вашей долей?
— Никогда.
— Вот и я тоже.
В путь тронулись с первыми лучами солнца. По дороге все чаще стали попадаться кусты меските и заросли опунции. Я вынул из чехла винчестер и ехал, положив его поперек седла. Теперь наша дорога вела на северо-запад к броду через ручей Перико, который протекал к югу от горы Кроличьи Уши.
Мы с мустангом держались в стороне от повозки, то впереди нее, то позади, но ни на мгновение не теряя ее из вида. Старался я и не подставлять спину своим спутникам.
Где, интересно знать, Сильвия Карнс с братцами? И что стало со Стивом Хукером?
