— Благодарю вас. Я также воспринял бы как любезность, если бы вы держали меня в курсе ваших исследований местности в горах или за ними. И, может быть, вы помогли бы нам установить отношения с племенем катоба. Как я понимаю, это сильный народ.
— Они входят в число самых известных воинов этой земли, сэр Фрэнсис. И сложилось так, что большинство их врагов — это и наши враги также.
Я сделал паузу.
— Вы понимаете, сэр Фрэнсис, что я покинул Англию довольно спешно.
Он поднял руку.
— Прошу вас! Ни слова больше об этом. Вы — здешний поселенец. Вы проявили себя умелым и полезным человеком. Больше мне знать ничего не нужно. Сэкетт, я — человек практический, и меня волнуют только интересы колонии. — Он глянул на меня с любопытством. — Вы долго здесь пробыли?
— Больше двадцати лет.
— Но вы понимаете, что официально никто не жил здесь так долго? — он долил себе вина. — Конечно, какое-то время ходили рассказы о белых людях, живущих где-то в глубине страны. Вы об этом знаете, я полагаю?
— Таких слухов было множество, когда мы впервые прибыли сюда, сэр Фрэнсис. Я уверен, что мы не были первыми. Мы находили вырезанные на деревьях инициалы, среди индейцев ходили рассказы о белых людях. И рассказы эти передавались еще до того, как исчезла «потерянная колония» на Роаноке.
Хуан Пардо слышал такие истории. Похоже, что капитан Гордильо тоже. Эстеван Гомес плавал вдоль здешних берегов в 1525 году и внес большой вклад в их картографирование. А я имел доступ ко многим картам, — отметил я. — Неважно, как далеко в прошлое мы ни взглянем, все равно найдем слухи о белых людях. Совершенно очевидно, что море пересекали многократно, может быть даже постоянно в течение долгого периода времени. Финикийцы никогда не раскрывали своих источников сырья или товаров…
Мы говорили долго, и сэр Фрэнсис задавал множество вопросов о почвах, дичи, минералах. Я рассказал ему, что золота мы нашли совсем мало, зато заложили несколько шахт, где добываем железо и свинец, а потому сами отливаем пули для мушкетов — и порох тоже приготовляем сами.
Когда я вернулся в нашу хижину, меня ожидал Пим Берк. Выглядел он беспокойно, что было для него необычно.
— Что случилось, Пим?
Он взглянул на меня смущенно, наконец заговорил:
— Барнабас, я… — и замолчал. — Ну-у… В общем, мне предложили должность. Я должен стать секретарем и переводчиком, а еще заниматься торговлей. На этой должности полагается субсидия, Барнабас, а я не становлюсь моложе…
— Никто из нас не становится моложе, так что я советую тебе принять это предложение.
Он явно испытал облегчение.
— Я не хочу показаться неверным человеком — понимаешь, сейчас, когда ты теряешь так много…
— Глупости! Да если бы я узнал об этом раньше, я бы тебе сам порекомендовал. В любом случае, Пим, соглашайся. Ты можешь здесь принести нам больше пользы, чем в нашей колонии. А кроме того, я подумываю о том, чтобы уйти за горы.
— Ну… если ты не возражаешь, Барнабас… Все-таки прежде всего я тебе верен.
Я положил руку ему на плечо.
— Пим, мы прошли вместе долгий путь, мы с тобой друзья, ты и я… Там, где мы живем, ты себе никогда не сыщешь жену, а тебе жена нужна. Ты ее вполне заслуживаешь.
— Ну, по правде говоря…
— Что, есть девушка?
— Вдова, вдова, Барнабас. Молодая, и у нее кое-что отложено, да и у меня немного есть, как тебе известно…
— Безусловно. Но, Пим…
Он поднял глаза:
— Изумруд? Я только одному человеку сказал… — он внезапно оробел.
— Ладно, так тому и быть, — сказал я. — Только давай не терять связи. И помни, Пим: где бы я ни был, у тебя есть друг.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел — немного торопливо, словно опасаясь, что может повернуть назад.
И в эту ночь я лежал без сна, так и не сказав ничего Эбби об уходе Пима. Она бы пожалела о нем, пожалела бы, что его не будет рядом со мной, ибо он был хорошим другом и верным человеком, но я последние месяцы немало расстраивался, поскольку не видел будущего для него в том, что мы делали.
Земля — да. Мы купили у катобов землю, и у него был свой участок, как и у меня, но у одинокого человека жизнь пуста, хотя пока человек молод, ему так не кажется.
Но все же лучше бы он не упоминал об изумрудах. Мы нашли несколько штук, у него был один, у меня — четыре. Три я отдал Эбби, один — Брайану. Камни смогут сослужить им службу в случае нужды, и любой из них достаточно велик, чтобы купить поместье, если потребуется.
Пимов изумруд был не из крупных, но поражал меня безукоризненной красотой.
До нас доходили слухи, что в нижней части предгорий находили изредка маленькие алмазы, но наверняка мы на этот счет ничего не знали.
И наконец этот день настал. Несколько раз я встречался со шкипером «Орла», солидным человеком и, по всем отзывам, хорошим моряком. Дважды побывал я на борту и увидел, что судно поддерживается в отличном состоянии умелой с виду командой.
С рассветом я уже был на ногах и вышел из дома — поглядеть на погоду. Великолепный день — а для меня самый мрачный.
Вскоре появилась Эбби и подошла ко мне. Мы стояли у реки, ничего не говоря, лишь мои пальцы касались ее руки — или ее рука моей… Но слов у нас не было.
Мы уже говорили о ее возвращении, но, думаю, ни она, ни я в это не верили. Все еще оставался шанс, что ордер на мой арест лежит и пылится в каком-то ящике, чтобы в нужный момент появиться на свет и быть пущенным в ход, а мы оба знали, что десятилетняя девочка с дальней границы не может стать великосветской леди за три или четыре года.
Под конец мы поцеловались, нежно коснувшись губами, и она сказала:
— Береги себя, Барнабас.
А Ноэлла вцепилась мне в руку со слезами на глазах.
Брайан стоял выпрямившись, как я и ожидал, и крепко стиснул мою руку.
— Я сделаю все, чтобы ты мог гордиться мною, отец!
— Я уже тобой горжусь, — тихо ответил я. — Заботься о матери и сестре.
Другие мои сыновья стояли вокруг, вид у них был неловкий, а чувствовали они себя и того хуже. Лила все повторяла вновь и вновь, что должна была отправиться с ними.
— Тебе надо думать о Джереми, — отвечала ей негромко Эбби, — и о собственных детях.
— Возвращайся, Эбби, — сказал я. — Возвращайся.
— Жди меня, Барни, ведь я люблю тебя. Люблю, и всегда буду любить, и всегда любила с того самого первого вечера, когда ты вошел в дверь, а снаружи была буря.
Я стоял на берегу и смотрел, как уплывает «Орел» вниз по реке — и вдруг понял в глубине души, понял с жутким отчаянием, что никогда уже не увижу никого из них снова.
Лила взяла меня за руку и крепко сжала ее.
— У них все будет хорошо. У них все будет хорошо. Я вижу безопасное плавание и долгую жизнь для них.
Вот только она ничего не сказала обо мне и о моей жизни.
Глава тридцать третья
Наше поселение на Охотничьей речке больше не было прежним. Вновь и вновь я ловил себя на том, что вдруг поворачиваюсь, чтобы воскликнуть «какой закат», или «какой узор сплетают тени от листьев на воде», или «как сверкнуло птичье крыло» — а Эбби рядом нет.
