женщины держали ее лодыжки. Из лона стал выходить второй ребенок — ногами вперед. К роженице приблизилась какая-то старуха. Она поглядела на женщину и покачала головой. Шишковатые руки коснулись лона и раздвинули его. Роженица издала протяжный вопль, и второе дитя появилось на свет. Старуха покачала головой и что-то пробормотала себе под нос. Поморщившись, она подняла и перевернула ребенка. Роженица застонала, кровь хлынула потоком.
— Это уж чересчур, — сквозь зубы прошептала Цапля. Она знала толк в таких делах. У этой женщины что-то повреждено внутри. Кровь хлынула вслед за младенцем, когда его голова проходила сквозь кости таза. Такой крупный ребенок — он пробивает себе дорогу на свет, не обращая внимания на кровь матери, попадающую в его беззубый ротик. — Дурная кровь… Дурная, — страстно шептала Цапля, страшась за эту несчастную женщину.
Кровь роженицы заливала шкуры, дыхание ее становилось все реже. Старухи пели над ней целительную песнь, но это не помогало. Страдальческий блеск в ее глазах сменился мутной агонией. Лицо ее побледнело — всю кровь уносил этот бесконечный поток, вырывавшийся из ее лона.
Мальчики, оба мальчики. Новые охотники для Народа. Чьи-то осторожные руки перерезали пуповину второго ребенка и теперь безуспешно пытались стереть с его тела запекшуюся кровь. Наконец мальчика положили рядом с братом. И вдруг откуда-то сверху упало черное перо — прямо на младенца. Он с криком схватил его своим крохотным кулачком и смял.
Цапля вглядывалась в новорожденных братьев. Так вот они и лежали — один заходился в крике и сжимал в ладошке воронье перо, другой поеживался и дрыгал ножками в лучах солнечного света, с рассеянным взглядом, будто он все еще находился во Сне. Он моргнул, издал короткий крик, и на краткое мгновение его взгляд, казалось, сосредоточился на ней, словно он высматривал ее сквозь мглу видений.
«Ты? Ты тот, кто звал меня? — Цапля кивнула своей догадке, с облегчением облизала пересохшие губы и основания своих сточенных зубов. — Да, ты видишь Сон, дитя. В твоих глазах — Сила. Отныне я знаю тебя и буду тебя ждать».
Видение кончилось, струи дыма улетели сквозь дыры в камне и растворились в ночной прохладе. Цапля сжала кулаки, чтобы собраться с силами: ее все еще качало от съеденных грибов. И все же она заставила себя подняться на ноги и выйти прочь — за занавес из шкуры карибу. Холодный ночной воздух охватил ее со всех сторон, и она в изнеможении упала на колени. Жирный серный запах горячих источников щекотал ее ноздри. Она согнулась, и ее стошнило.
Голоса грибов перешептывались в ее крови, и в них таилась смерть. А она молила Единого, чтобы он усмирил грибы и заглушил их голоса.
Когда она замолкла и утерла рот рукавом, в ночи завыл волк, могучий, громогласный, свирепый, чем-то родственный ее давешнему видению.
1
Долгая Тьма все продолжалась — нескончаемая, съедающая души. Ветряная Женщина проносилась над ледяными сугробами, снежные вихри поднимались в полярной ночи. В ярости своей она разрушала жилища Народа — чумы из мамонтовых шкур. Билась и дрожала на ветру промерзшая кожа, под которой скрывался от холода человек по имени Бегущий-в-Свете.
Он лежал без сна и вслушивался в завывание бури. Вокруг крепко спали, завернувшись в кожаные плащи, его сородичи. Некоторые тихо посапывали. Холодно, как холодно… Бегущий-в-Свете не мог сдержать дрожь. Еще бы жиру, чтобы поярче разжечь огонь в яме, — да только где его взять! С тех пор как Бегущий- в-Свете родился, семнадцать раз миновала Долгая Тьма. Не так много силы успел он скопить в своих мышцах за это время, и ту высосал голод.
Даже старуха Обрубленная Ветвь и та говорит, что такой зимы прежде не бывало.
Ветер принес из-за чумов отзвуки воя. Какое-то животное царапает лед — ищет еды… Зря ищет. Все, что можно, давно уже выели люди. Что же это за зверь? Волк?
В сердце Бегущего-в-Свете вспыхнула надежда. Его окоченевшие пальцы потянулись к атлатлу — искривленному пруту с множеством прорезей, которым пользовались как луком, стреляя небольшими копьями с каменным наконечником. Он выбрался из-под толстой промерзшей шкуры и, переступая через закутавшихся в меха спящих товарищей, двинулся к выходу. Мороз забирался ему под одежду, пробирая до костей. Но даже на таком холоде запах, царящий в чуме, ударял в нос. Люди жили здесь месяцами, почти не выходя наружу.
Из-под одной из шкур подал голос ребенок Смеющейся Зари. Он плакал от голода. Острой болью отозвался этот плач в сердце Бегущего-в-Свете.
— Где же ты, Отец Солнце? — сурово спросил он, до боли сжав в кулаке рукоятку своего атлатла. А после он быстро, как чайка в оледенелое гнездо, нырнул за низкий подог чума — на свежий воздух. Ветряная Женщина налетела с затянутого тьмой северо-запада, ударив его в спину. Он прислонился к стене чума. Снежные кристаллы безмолвно блестели на толстом слое льда.
Снова раздались глухие звуки: это волчьи когти царапались в снегу.
Бегущий-в-Свете сделал круг, прячась за изгиб сугроба. Только бы Ветряная Женщина скрыла его запах от чутких волчьих ноздрей! На четвереньках он заполз на вершину холма, лег на живот и всмотрелся. Тьма окутывала снега. Волк пытался откопать из-под ледяной корки вмерзшее в нее тело Летящей-как- Чайка.
Бегущий-в-Свете печально покачал головой.
Неделю назад он нашел свою мать, окоченевшую насмерть. Навсегда остались в его памяти ее рассказы. Голос ее становился теплее, когда она рассказывала ему о путях Народа. Он печально улыбнулся, вспомнив, как загорались ее глаза при упоминании о великих Сновидцах: Цапле, Солнечном Страннике и других легендарных героях Народа. Как нежно и заботливо поправляла она меха вокруг продрогшего личика Бегущего-в-Свете! Да, тогда он был моложе и счастливее.
Холодной горечью наполнилась его душа, когда он увидел ее остекленевшие глаза, ее мертвый беззубый
Сколько народу умерло от голода! Люди слишком ослабели, чтобы уходить далеко от чумов, и потому тело Летящей-как-Чайка похоронили здесь. Здесь, во льду, оставили ее лежать глядя в небо, здесь отпели ее и посвятили ее душу Звездному Народу. Ветряная Женщина занесла ее тело снегом. И вот волк пришел за свежей поживой…
Бегущего-в-Свете охватила ярость. Больше всего хотелось ему перепрыгнуть сугроб и отогнать зверя. Но он сдержал себя. Пища. Волк — это пища.
Отец Солнце отворачивает свои очи, когда охотник от голода нападает исподтишка на другого охотника. Но чем же они провинились, что он вынуждает их делать это?
Бегущий-в-Свете глубоко вздохнул и медленно поднялся на колени, оценивая взглядом расстояние.
Волк задержал дыхание и поднял голову, настороженно оттопырив уши. Бегущий-в-Свете старался не шевелиться, следя за изменениями ветра. Только бы истощенное тело не подвело его в решительный миг!
Волк повернул голову, принюхиваясь, шевеля тощими ребрами. Он явно ощущал беспокойство.
Бегущий-в-Свете собрался с мыслями и перевел взгляд немного в сторону. Он легко вздохнул, расслабился… Главное — чтобы иссушающее чувство голода не помутило его рассудок. Он по себе знал это ощущение, когда на тебя смотрят в упор. Надо подождать, пока волк успокоится и его серый нос опять начнет обнюхивать мертвое тело.
Бегущий-в-Свете изо всех сил натянул тетиву атлатла и метнул копье. Он напряженно следил за его полетом. Благодарение Вещей Силе, оно попало как раз между ребер волку.
Зверь взвыл, отпрыгнул в сторону и, припадая на все четыре лапы, убежал в ночь.
Бегущий-в-Свете пустился за ним в погоню — по кровавым меткам, оставленным раненым волком на снегу. В голове его аукались какие-то гулкие голоса, рожденные голодом. Он остановился и опустился на одно колено. Чуть-чуть приподняв атлатл, он взрыхлил смоченный кровью снег, чтобы легче взять его в горсть. Он захватил эту горстку рукавицей, поднес ее к лицу и понюхал. Кровь из кишечника, — судя по запаху, копье пропороло зверю брюхо. Горячая кровь, — если волк много потеряет ее, он околеет на ходу.
