сердце океана, где даже мелкая зыбь не выдает той силы, что копится в синих глубинах, и лишь в прибрежных водах вздыбливается гигантским языком-гребнем, взметываясь до самых звезд, чтобы потом с бешеной силой обрушиться на скалы, круша и смывая все на своем пути, так двинулся Йорек Бьернисон на владыку Свальбарда. Оттолкнувшись от валуна, он рванулся вперед и вверх, и могучая левая лапа полоснула Йофура Ракнисона по незащищенной шлемом морде.
Страшный удар снес ему напрочь всю нижнюю челюсть, срезав ее, словно бритвой, так, что кусок еще теплой плоти, забрызгивая все вокруг кровью, отлетел в сторону на несколько метров. Длинный красный язык Йофура вывалился и буквально повис вдоль вспоротой глотки. Где же грозные клыки владыки Свальбарда? Где его сотрясающий стены рев? Кому он теперь страшен?
Только не Йореку. Панцербьорн белой молнией метнулся вперед, и не ведающие пощады клыки сомкнулись на горле Йофура Ракнисона. Гигантская туша, враз обессилев, болталась туда-сюда. Йорек тряс ее и так, и эдак, то вздергивая в воздух, то швыряя на землю, словно это был какой-то жалкий тюлень. Вот он в последний раз рванул головой вверх и разжал челюсти. Жизнь Йофура Ракнисона, короля панцербьорнов, отлетела.
Однако древний обычай требовал соблюдения еще одного ритуала. Йорек перевернул поверженного врага на спину и провел когтем по его незащищенной кольчугой груди. Вспоротый лоскут шкуры обнажил узкие белые с красным ребра, похожие на каркас опрокинутой кверху килем лодки. Запустив лапу под мышцы грудины, Йорек нащупал внутри грудной клетки сердце. Вот оно — теплое, еще трепещущее. Сердце убитого соперника, которое должно съесть перед лицом его подданных, ибо так велит обычай.
И тут воздух наполнился шумом, гамом, разноголосицей… Расталкивая друг друга, медведи ринулись к Йореку, чтобы склонить головы перед победителем Йофура Ракнисона.
— Панцербьорны! — раскатился над их головами трубный глас Йорека. — Кто ваш владыка?
И в едином порыве из медвежьих глоток вырвался рев, словно отвечали самые скалы Свальбарда, о которые с шумом бился океан:
— Йорек Бьернисон!
Каждый знал, что делать дальше. Все эти бляхи, перевязи, диадемы тут же полетели в снег. Здесь в грязи, им самое место. Затоптать и забыть навеки! Отныне и навсегда они медведи Йорека Бьернисона, настоящие панцирные медведи, а не жалкие недочеловеки, вечно мучимые сознанием собственной неполноценности. Словно сметающая все на своем пути волна, хлынули они во дворец, и вот уже глыбы мрамора с грохотом обрушиваются с высоких башен наземь и содрогаются от богатырских ударов могучих лап мрачные стены, так что камни из них вываливаются и падают, падают вниз с утесов, разбиваясь на тысячи мелких осколков о прибрежные скалы.
Йорека все происходящее нисколько не занимало. Он осторожно стягивал с себя панцирь, чтобы без помех заняться ранами. Но едва он взялся за застежку одной из пластин, как к нему подскочила Лира, оскальзываясь на алом от вмерзшей в него крови льду. Размахивая руками, она что было сил кричала медведям, которые крушили дворец, что там, внутри, пленники. Голос ее тонул в общем хаосе, но Йорек его услышал, и, повинуясь монаршему рыку, панцербьорны замерли.
— Там что, люди? — спросил девочку Йорек.
— Ну конечно, — всплеснула руками Лира. — Он их туда посадил, в эти, как их, в казематы. Их же сейчас завалит! Если их не вывести, они погибнут под обломками.
Йорек отдал короткий приказ, и несколько панцербьорнов немедленно бросились во дворец, чтобы освободить узников Йофура Ракнисона. Тем временем Лира склонилась над ранами Йорека.
— Миленький мой, дорогой, позволь я помогу, — шептала она, глотая слезы. — Я не буду трогать, я только посмотрю. Ой, какой ужас, — застонала девочка, увидев страшную рану у медведя на животе. — Если бы хоть какие-нибудь бинты или хотя бы тряпки… Надо перевязать, срочно!
Один из медведей молча положил рядом с ней на снег комок смерзшейся изумрудно-зеленой массы.
— Это мох-кровохлеб, — спокойно сказал девочке Йорек. — Возьми его и прижми к ране. Потом сомкни края раны, сверху приложи снег и дай схватиться.
Несмотря на то что каждый из медведей почел бы за честь помочь ему, Йорек не подпускал к себе никого, кроме Лиры. Только ее ловким пальцам позволил он пользовать себя. И вот маленькая девочка склонилась над распростершимся на снегу огромным панцирным медведем. Она без устали вкладывала в его зияющие раны целебный мох, а потом с помощью снега и льда заставляла края смерзнуться. Крови было так много, что ее рукавицы насквозь промокли, но мало-помалу Лире удалось ее унять.
К этому времени из дворцового подземелья вывели человек десять узников. Клацающие зубами от холода и страха, люди испуганно жались друг к другу и подслеповато щурились на свет. Лира сразу узнала своего профессора, но подходить к нему не стала: что толку? Бедняга давно сошел с ума. А вот как попали в Свальбард остальные, ей было ужасно интересно, но вокруг царила такая суета, не протолкнешься. Все куда-то торопились, Йорек что-то коротко приказывал панцербьорнам, те тут же бросались выполнять… Узнать бы только, что стало с Роджером, с Ли, и где, интересно, сейчас ведуньи… Мысли Лиры вдруг стали путаться. Она почувствовала, что ужасно устала и проголодалась. Но сейчас лучше всего было сесть куда- нибудь, чтобы никому не мешать…
Девочка примостилась в дальнем углу арены для поединков. Надо только нагрести вокруг себя снегу, как медведи делают, тогда будет не так холодно. Пантелеймон, пытаясь хоть как-то согреть свою Лиру, песцом свернулся у нее на груди. Не прошло и секунды, как они крепко спали.
Оба проснулись от того, что незнакомый медведь почтительно произнес:
— Владыка Свальбарда хочет говорить с тобой, о Лира Сладкогласка.
В своем сугробе Лира настолько окоченела, что глаза у нее никак не открывались, потому что ресницы смерзлись. Верный Пан шершавым язычком вылизывал ей веки, пока лед на ресницах не растаял. Кое-как разлепив их, девочка увидела почтительно склонившегося перед ней молодого панцербьорна. Уже стемнело, и в ночном небе светила луна.
Лира попыталась встать, но ноги не держали ее. Она попробовала еще раз и снова упала. Медведь проворно присел, чтобы ей было удобнее влезть ему на спину. Вцепившись негнущимися пальцами в густой пушистый мех и поминутно теряя равновесие, она дала привезти себя в уступистую лощину меж высоких скал, где уже собралось множество медведей.
Маленькая юркая фигурка бросилась Лире навстречу.
— Роджер! — не веря своим глазам, выдохнула девочка.
Это и правда был Роджер. Его альм Сальцилия все никак не могла успокоиться при виде Пантелеймона.
— Ой, Лира, что было! — тараторил мальчишка. — Йорек приказал мне здесь ждать, а сам пошел тебя выручать. Мы же упали, понимаешь? Сперва тебя выбросило, а нас дальше потащило, далеко, миль эдак десять, не меньше. Тогда Ли Скорсби давай еще газ выпускать, чтоб мы снизились. Тут мы прямо в гору и врезались. Так страшно было! Нас с Йореком из гондолы вышвырнуло прямо сюда. Только он сразу развернулся и назад, тебя искать. А меня здесь оставил. А что с Ли сталось и с ведуньями, я не знаю. Ой, Лира, они же мне рассказали, как он дрался, — захлебывался Роджер. — Вот здорово!
Лира ошарашенно смотрела по сторонам. Бывшие узники Йофура Ракнисона сообща ладили какое-то подобие шатра или палатки, используя для этого найденный на берегу лес-плавник и куски парусины. Один из медведей постарше был у них за мастера. Судя по всему, они даже радовались, что заняты делом. Кто-то из мужчин чиркал кремнем, пытаясь высечь искру, чтобы можно было разжечь огонь.
Молодой медведь, что привез сюда Лиру, указал ей на еще теплую тушу только что убитого тюленя.
— Еда, — немногословно пояснил он, вспарывая ему когтями брюхо.
Лира откусила кусочек сырой тюленьей почки. Ничего более нежного и вкусного она не едала за всю свою жизнь.
— Жир тоже, — сказал медведь, подсовывая ей полоску нутряного тюленьего жира. Удивительное дело, но у него оказался приятный сливочный вкус, чуточку напоминающий лесные орехи. Роджер не без колебаний проследовал Лириному примеру. Оба жадно ели. Не прошло и нескольких минут, как девочка почувствовала себя куда бодрее и даже начала согреваться.
Промокнув варежкой губы, она огляделась по сторонам, ища глазами Йорека Бьернисона. Ее
