лучшие земли.
— Или танцуешь под их дудочку, или воюешь с ними, — сказал Лонгли.
— Я навоевался. Оставьте меня в покое, — ответил я.
— Твои желания мало что значат, Каллен. Если у тебя есть то, что им надо, они возьмут это сами. А если не захочешь отдать, у тебя возникнут проблемы. — Боб Ли посмотрел мне в глаза. — У меня они уже возникли.
Накрапывал дождь. Моя печаль росла и крепла. Неужели люди не могут жить мирно? В юности я завоевал репутацию «плохого» парня, но что я мог поделать? В те дни, когда меня преследовали неприятности, я с удовольствием поворачивался к ним лицом. Мальчишке это было простительно. Теперь я взрослый мужчина, рассудительный и много повидавший, но никогда, даже в самые свои горькие и одинокие дни я не расстаюсь с оружием.
Проезжая по безлюдным, безводным тропам Запада, я постоянно вспоминал о роскошной зелени моего родного края. Я вернулся домой, не желая испытывать последствия войны, в которой не участвовал, поскольку не симпатизировал ни одной из воюющих сторон.
Лонгли принес хворост и снова исчез во тьме, — пошел расседлать коней. Под ветвями громадного кипариса, где я стреножил своего мула, хватило бы места для дюжины лошадей; сквозь густую листву капли дождя почти не проникали, так что «стойло» оказалось достаточно комфортным.
Вкусный запах кофе и шорох дождя действовали успокаивающе. Сидя у костра и прихлебывая кофе, я думал о странностях судьбы: вот уж не ожидал, что Боб Ли окажется мне другом. Ведь прежде мы с ним не очень-то дружили, тем не менее он, кажется, понимал меня. Вероятно, потому что у нас были схожие проблемы — нам обоим приходилось драться.
Боб Ли был образованным. К тому же имел состоятельных родителей и кучу друзей. До меня время от времени доходили вести о его успехах на войне: он получил чин полковника и считался образцовым офицером. Я понимал, что Бобу, с его обостренным чувством собственного достоинства, непросто будет приспособиться к новым порядкам. А мне — так и подавно…
Сидя у костра, мы проговорили несколько часов. Боб Ли рассказывал о войне, о Техасе, рассказывал о былом и о том, что ожидало нас в будущем. Выходило, что будущее не сулило ничего хорошего человеку по имени Каллен Бейкер, ибо он оказался между двух огней.
Меня никто не ждал. Мать умерла давным-давно, когда я был еще мальцом, а отец умер во время моих странствий по Западу. Да, никто не ждал меня в родных местах. Но у меня здесь осталась собственность, и я намерен осесть, вырастить урожай и начать новую жизнь.
На этот раз все будет по-другому — не так, как в дни, когда мы только что приехали из Теннесси. Возможно, мне и тогда удалось бы избежать неприятностей, будь я постарше, но я был юнцом, гордым юнцом. По-настоящему сильному мужчине нет нужды ничего доказывать, он знает свои возможности и не пытается произвести впечатление на окружающих. Но с юнцами все иначе. Они считают, что все должны узнать какие они лихие ребята. В результате — бредят самим себе.
Когда началась Гражданская война, я находился к западу от Рокки-Маунтинс. Война мне показалась невероятной глупостью и совершенно не интересовала, хотя большинство людей отнеслось к ней очень даже серьезно. К тому же в штате Юта конфликт между Севером и Югом рассматривали как нечто бесконечно далекое. Вернувшись на Восток, я решил, что должен воевать на стороне южан, поскольку родился на Юге. Ближайшим от меня соединением командовал Кунтрилл, и я вступил в его войско.
Мне эта жизнь не понравилась с самого начала. Солдаты пьянствовали, убивали мирных жителей, грабили и жгли фермы. Я приехал, чтобы воевать, а не насиловать женщин и жечь амбары с зерном. После первой же стычки с северянами я понял, что сел не на тот поезд.
Капитан Уивер — командир подразделения, в котором я служил, — плотный, рыжебородый, громогласный детина с огромным самомнением умел только орать, да отдавать дурацкие приказы, в военном же деле ничего не смыслил. У него в подручных ходили малолетний конокрад по имени Дингус и его брат, большой знаток Библии. Ни тот, ни другой мне не нравились.
На следующее утро после первой стычки я верхом подъехал к Уиверу.
— Ваша шайка мне не по душе. Я уезжаю.
Некоторое время капитан сидел, уставившись на меня тяжелым взглядом. Потом сказал:
— Ты никуда не уедешь без моего разрешения, а разрешения я тебе не дам.
— Я его и не прошу. Просто уезжаю, и все. Мне не нравится, как вы командуете солдатами, которые уничтожают урожаи, поджигают фермы и насилуют женщин. Я сам работаю на земле и такого не потерплю.
Стоило посмотреть на Уивера в эти минуты. Щеки его стали надуваться так, что даже свалявшиеся бакенбарды встали дыбом, физиономия краснее, чем лицо фермерской дочки, пойманной с парнем на заднем дворе. На секунду мне показалось, что морда его вот-вот лопнет. Затем он заговорил как по писаному:
— У тебя две минуты, чтобы добраться до своей палатки, иначе попадешь под трибунал за дезертирство.
Мой карабин лежал поперек седла. Дуло было направлено прямо в грудь капитана, а палец я держал на спусковом крючке. Однако не упускал из виду и братьев, капитанских прихвостней.
— Вам бы лучше заняться своими делами, — сказал я.
Уивер потянулся к револьверу, но его остановил щелчок курка. Я знал, что он струсит.
— Слушай ты! — заорал он. — Ты не посмеешь…
— Уже посмел, — ответил я, направляя коня к выезду из лагеря. Покинув лагерь, я, конечно, поскакал во весь опор. Через несколько миль свернул к месту вчерашней стычки, путая следы. Потом поехал лесом.
А сейчас я вернулся на свою землю; неподалеку стоял дом, где я вырос, — мой единственный дом.
Но в те дни, когда я был мальчишкой, грязным, оборванным, никто мною не интересовался. Сдружиться с городскими парнями я не смог. Дружбу с людьми мне заменяло общение с дикой природой. Я зачастил на болота, многое узнал, бродя по долине Серной реки и у озера Кэндо.
Я исследовал болотные тропы. Охотился. Я знал, где находятся укромные убежища индейцев и беглых рабов, знал, где лежит твердая земля, а где непроходимые топи…
И вот наконец вернулся… Здесь стоит моя ферма, хотя чаще ее называют ранчо. Имелся у меня и сад, земли за садом, протянувшиеся до Большого леса, также принадлежали мне. Однако земля в те дни стоила дешево — у каждого ее было вдосталь.
Лежа без сна, глядя в темноту, я думал о ближайшем будущем. Здесь никому до меня не было дела. Но я знал и любил эту землю, и хотел на ней работать. Если, конечно, представится возможность…
Я уже все для себя решил. Сначала вспашу землю и посею зерно. Как только продам урожай, куплю племенную кобылу и начну разводить породистых лошадей.
Если повезет, найду жеребца хороших кровей, с племенным жеребцом можно прилично заработать.
Еще мальчишкой я бродил по равнинам восточного Техаса и ни разу не видел по-настоящему хороших лошадей. Местные жители разводили крепких неприхотливых коней для тяжелой работы. Но мне-то хотелось разводить породистых животных.
Большая часть конных заводов Юга пострадала от войны, поэтому человеку с хорошим жеребцом, парочкой кобыл и обширными пастбищами было где развернуться.
Мальчишкой я мечтал разбогатеть. Каждый парень хочет, принарядившись, с важным видом пройтись по улицам, чтобы на него заглядывались девчонки. Каждый считает, что если у кого водятся деньги, девушки от него глаз не отведут.
Теперь-то я знал: не важно, сколько у тебя денег, важно — нравиться самому себе. Когда-нибудь я, наверное, найду себе женщину. Но не здесь. Придется поискать ее в других краях. У местных имя Каллена Бейкера вызовет лишь неприязнь.
У меня, конечно же, возникнут неприятности. Но неприятности, как правило, доставляют люди, а я не собирался ни с кем связываться. Держаться подальше от людей вообще-то не сложно. Наша ферма наверняка пребывала в самом запущенном состоянии, так что работы у меня будет невпроворот и на поездки в город просто не останется времени.
