девушка ему очень понравилась.
Когда он ушел, Джейн приблизилась к двери.
— В десять, — быстро зашептала она, — вас будет ждать Джон Тауэр с двумя лошадьми, мы будем в повозке. Когда вы побежите, мы перекроем дорогу на случай погони.
Это было глупо, я ей так и сказал. Но этот дурацкий план был так прост, что мог сработать. Участие Джона Тауэра сделает его преступником, а я не видел причины, по которой он должен рисковать. Я выложил свои сомнения Джейн.
— Это не ради вас, хотя вы ему нравитесь. Он любит Лейси Петрейн.
Она рассказала еще кое-что. Оказывается, Джон Тауэр признался Лейси, что именно он застрелил ее мужа Теренса О'Доннелла.
Зная Лейси, я мог предположить, что произошло дальше. Это потрясающая женщина, можете мне поверить.
— Терри, — сказала она, — был всегда слишком большого мнения о себе и о своем умении владеть оружием.
— Мне жаль.
— Да, ему тоже было бы жаль, если бы он убил вас, мистер Тауэр. Заверяю вас: Теренс убил бы вас при удобном случае. Оружие для него не было игрушкой.
— Это все? То есть я хочу сказать, моя работа у вас закончена?
— Это было так давно, мистер Тауэр, как бы в другом мире. Мы оба с тех пор изменились. Тогда я верила, что очень люблю Теренса, но любовь эта оказалась сном, а сны, как правило, кончаются.
Однако, как сказала мне Джейн, их чувство не умерло, возможно, — переросло в любовь, оба понимали, что это должно чем-то завершиться. Значит, сейчас он помогал мне из-за нее.
Где-то в глубине души я надеялся, что нравлюсь ей, что она считает меня отличным парнем, как сама однажды сказала. Это показывает, как может ошибаться мужчина в отношении женщины. Однако через некоторое время я успокоился.
Я по природе бродяга и, когда выберусь из этой передряги, с удовольствием побродяжничаю опять.
Удивительно, как близость к петле заставляет по-новому оценивать жизнь. Быть просто живым для меня сейчас казалось пределом мечтаний. Когда я начал думать, какие же глупые штуки я вытворял в желторотом возрасте, то просто испугался. И главное, это не принесло мне ничего хорошего — оказался я в этом самом доме с толстыми каменными стенами, и время мое истекало.
— Ладно, — сказал я Джейн, — это дурацкая идея, но она может сработать, раздобудьте мне хорошего коня, положите в седельную кобуру револьвер и оставьте его в деревьях за конюшней Уэбстера.
Она ушла, а Уэсли принес ведро свежей воды. Уэсли меня беспокоил. Этот долговязый парень не причинил никому зла, и мне не хотелось, чтобы он оказался здесь, когда начнется стрельба.
Больше всего я желал: во-первых, выбраться отсюда и во-вторых, уложить Сэма Барлоу в ту могилу, что мы для него выкопали. А если рядом устрою еще и Чэнса Торна, я буду самым счастливым человеком.
Белсер? О таких, как он, не стоило беспокоиться. Как только я освобожусь, он умрет от страха, представляя, что я с ним сделаю.
Стоя у окна и глядя на улицу, я видел, как круглое красное солнце медленно опускалось за старый амбар; слышал, как жалобно скрипела колонка, когда качали воду.
Я чувствовал запах тушеной капусты, слышал хлопанье дверей, когда кто-то входил или выходил из дома. В Джефферсоне наступало время ужина, и близилась ночь, когда повесят Каллена Бейкера.
Я, Каллен Бейкер, и я знал, что меня сегодня повесят. И если горожане были правы, а я не прав, то это последнее солнце, которое я увижу за несколько часов оставшейся мне жизни. Раздался звук, похожий на рев осла, или крик совы… совы? Для совы вроде бы рановато…
Сова кричит, и как-то по-разному. Надо как следует прислушаться. Скоро она снова прокричала. Время поджимало. Грядет час казни, и если я не хочу стать главной фигурой в этом представлении, мне надо уносить ноги.
Улицы постепенно пустели — народ расходился ужинать. Ладно, вот это мне и нужно. Нет смысла дожидаться до десяти, чтобы пролилась невинная кровь. Сейчас, когда все занялись ужином и почти стемнело, наступило мое время. Мне не хотелось причинять вреда Уэсли, но не хотелось и быть повешенным. Я подошел к двери в камеру и ухватился за стальные прутья. Как я уже говорил, человек я сильный, однако после первого рывка — ничего.
Ничего.
Вообще ничего. Я покрепче ухватился за прутья, напрягся и рванул изо всех мочи. Ничего.
Этот плотник, которого я назвал ленивым, оказался не так уж прост. Ему и не надо было закреплять брусья в полу, они так плотно были расположены в коробке, что вырвать их можно было только сломав толстые каменные стены.
Тогда я испугался. Все время я был уверен, что смогу выдернуть дверную раму — и вот все впустую.
На лбу у меня выступил пот. Веревка, казалось, приближалась с угрожающей быстротой. Пот покрыл уже все мое тело, во рту пересохло. На меня в тот момент нельзя было поставить и цента.
Но я попробовал снова. Иногда стоит быть чертовски упрямым. Я расставил ноги, уперся ими в каменный пол и рванул решетку так, что свалил бы дерево вместе с корнем. А тут — ничего.
И вдруг я взглянул на потолок. Не знаю — почему. Наверное, вымотался от всех этих попыток, поднял руку, чтобы вытереть пот со лба и взглянул наверх.
Потолок камеры представлял из себя доски, прибитые к брусьям, он был высокий — подпрыгнув, я не смог достать его кончиками пальцев.
Доски прибитые к брусьям… сколькими гвоздями? А что находилось над потолком? Покатая крыша? Человек думает о многом, а я, наверное, передумал обо всем, что касается побега. Выглянув в окно, я увидел, что солнце село, осталось лишь несколько желто-красных полосок на сером небе.
Мое время на исходе.
Окно… Оно должно быть глубоким, потому что стены толстые.
Подняв руки, я взялся за решетки и подтянулся. Поставил колено на подоконник, затем ногу и, балансируя, чтобы не упасть, выпрямился.
Когда я стоял на полу, подоконник находился чуть ниже уровня глаз, теперь же, стоя на подоконнике, я вынужден был согнуть колени и постоянно упираться спиной в доски потолка — иначе попросту упал бы.
Однако моя спина упиралась в эти доски, а колени были согнуты. Я мог побиться об заклад, что тот плотник, который сработал такую крепкую дверь, постарался и здесь, но поживем — увидим. Взявшись руками за верхнюю часть окна, я начал распрямлять ноги.
Напрягаясь так, что жилы лезли у меня из спины, как у быка, я со слезами на глазах распрямил колени, чтобы проверить доски на этом участке. Держа равновесие, я схватился руками за решетки окна, если бы я ослабил хватку, то упал бы на пол камеры.
Но моя спина уперлась в доски потолка, колени были согнуты. Держась руками за решетку окна, я начал разгибать ноги, но не тут-то было. Я не смог нажать достаточно сильно. Повернувшись и присев на каменном подоконнике, держась одной рукой за решетку, другой я начал пробовать силу крепления досок. И при второй попытке нашел слабинку. Еще раз повернувшись и держась одной рукой за решетку, я плечом начал пробовать крепость соединения досок. Почти тотчас заскрежетал гвоздь, но не слишком громко. Подождав минуту и прислушиваясь, я попробовал снова — доска отошла еще немного. На третий раз все гвозди выдернулись. Одной рукой я отодвинул доску в сторону, немного подождал, затем, уцепившись за край соседней доски, скользнул в проем.
На чердаке было совершенно темно, но пальцами рук я чувствовал черепицу. Пройдя по всей длине здания, я искал места неплотного соединения. Наконец обнаружил цель. Быстро отодвинув одну пластинку, я взялся за соседнюю — та с оглушительным треском сломалась. Я сел, чтобы перевести дыхание и переждать. Внизу послышались шаги, они двигались к торцу здания, на мгновение остановились и направились обратно.
В любой момент охранники могли проверить мою камеру. Протиснувшись в дыру, я выбрался на крышу,
