выходил с альбомом «Beatles», спрятанным под моей рубашкой, и мы слушали его в безукоризненном доме, где жили ее квакеры[9]-родители.
Однажды ночью, я лежал на зеленом, цвета авокадо, ковре моих бабушки и дедушки, когда их черный бакелитовый телефон, которым пользовались настолько редко, что он просто висел на стене без стола и стула поблизости, вдруг зазвонил.
“Я хочу сделать тебе подарок” — голос на другом конце провода принадлежал Саре.
“Хорошо, а что это?”, - спросил я.
“Я назову тебе только инициалы”, - ворковала она в трубку, — ”B.J.”.
А я ответил: “Что это?”
“Я сижу с детьми. Приходи”.
Пока я шёл к ней, я перебирал в голове возможные варианты — пластинка Билли Джоэла, фигурка младенца Иисуса, большой косяк? Когда я пришёл, то увидел, что на ней было красное дамское бельё, которое плохо подходило ей по размеру, принадлежавшее, судя по всему, хозяйке дома.
“Ты хочешь пройти в спальню?”, - спросила она, заложив руку за голову и опершись локтем о стену.
“Зачем? “, — спросил я, как идиот.
Вот так, в то время, как дети играли в соседней комнате, я впервые занимался сексом и обнаружил, что это очень похоже на мастурбацию, но требовало гораздо больших усилий.
Сара, однако, не отпускала меня так просто. Она хотела этого все время: пока ее родители готовили для нас печенье на кухне, я трахал их дочь в соседней комнате. В то время как ее родители были в церкви, мы делали это в автомобиле. Это становилось рутиной, пока ко мне не пришло внезапное осознание, которое, приходит ко всем мужчинам, по крайне мере, один раз в жизни: я трахаю самую уродливую девчонку в городе. Почему бы не перейти на качественно новый уровень?
Таким образом, я бросил Сару Хоппер, а также свалил и от Аллана Викса. И меня совершенно не заботило, что они чувствовали, потому что я впервые имел смелость думать, что смогу стать выше всего этого. Вместо этого я начал болтаться с классными ребятами, такими как 136-тикилограммовый мексиканец по имени Бубба Смит. Я стал светским парнем и пристрастился к алкоголю и наркотикам, которые, как я думал, заставят меня выглядеть круто, особенно в свете ультрафиолетовых фонарей, которые я вскоре купил в свою спальню. А любой подросток в доме знал, что, если у кого-то в спальне есть ультрафиолетовые фонари, то этот ребенок больше не ваш. Теперь он принадлежит только своим друзьям. Прощай шоколадное печенье и «Beatles», здравствуй марихуана и «Iron Maiden».
Я был все еще далек от самых крутых ребят в Джероме. У них были автомобили; у нас же были велосипеды, на которых мы любили гонять по парку и терроризировать прогуливающиеся парочки. Я приходил домой поздно, абсолютно обкуренный, и смотрел телешоу “Don Kirshner’s Rock Concert”. Бабушка и дедушка пытались любым способом сдерживать меня или читали мораль. Но однажды я взбесился. Это было для них уже слишком, чтобы воспитывать меня каждую ночь. Поэтому они отослали меня жить с матерью, которая переехала с моей сводной сестрой Сэси в Куин Энн Хилл (Queen Ann Hill), в окрестности Сиэтла, где они жили с ее новым мужем, Рамоном, большим добродушным мексиканцем с зализанными назад черными волосами, у которого была крутая приземистая тачка.
Здесь, наконец-то, был большой кишащий город, ползающий и порочный, достаточно большой, чтобы угодить моим пристрастиям к наркотикам, алкоголю и одержимости музыкой. Рамон слушал El Chicano, Чака Мэньона (Chuck Mangione), ”Sly and The Family Stone”, а также все виды испаноязычного джаза и фанка, который, между затяжками косячка, он пытался учить меня играть на раздолбанной, расстроенной акустической гитаре, на которой не было струны «ля».
Вскоре мы, КОНЕЧНО ЖЕ, переехали в место, которое находилось поблизости, под названием Форт Блис (Fort Bliss) — куча маленьких четырёхквартирных домишек для неимущих. В первый день в школе, вместо того, чтобы бить меня, мои одноклассники спросили, играю ли я в какой-нибудь группе. И я ответил им, что играю.
Я должен был добираться до школы на двух автобусах, и как-то, убивая время в ожидании второго автобуса, я на полчасика зашёл в магазин музыкальных инструментов под названием ”West Music”. Там на стене висела красивая гитара «Les Paul» с золотым верхом, у которой было чистое богатое звучание. Когда я играл на ней, я пытался вообразить, что я на сцене со «Stooges», посылаю в зал визжащие гитарные соло, кружась, как Игги Поп (Iggy Pop), терзая микрофонную стойку, и публика прорывалась к сцене подобно тому, как это было в гимнастическом зале школы в Джероме. В школе я подружился с рокером по имени Рик Ван Зант (Rick Van Zant), длинноволосым наркоманом, который играл в группе, и у которого была гитара «Stratocaster» и «маршальский» комбик. Он сказал, что ему нужен басист, но у меня не было инструмента.
Поэтому как-то днём я зашел в магазин «Уэст Мьюзик» с пустым футляром от гитары, который я одолжил у одного из друзей Рика. Я попросил дать мне форму для заявления о приёме на работу и, когда парень отвернулся, чтобы найти её, я быстро сунул гитару в футляр. Моё сердце билось сквозь майку, и, когда он вручил мне бланк, я едва мог говорить, Пока я изучал его, я заметил, что ценник от гитары остался висеть снаружи футляра. Я сказал ему, что вернусь позднее и принесу заявление, затем вышел так неосторожно, как только мог, случайно ударяя обращающим на себя внимание футляром в стены, двери и ударные установки.
Итак, теперь у меня была гитара. Я был готов делать рок, поэтому направился прямиком на репетиционную базу Рика.
“Вам нужен басист? — я сказал ему, — я к вашим услугам”.
“Вам нужна бас гитара”, - поглумился он.
“Прекрасно”, - ответил я, бросил футляр на стол, открыл его и вытащил моё новое “приобретение”.
“Ты — идиот, это же гитара!”.
“Я знаю, — солгал я, — буду играть бас на гитаре”.
“Ты не будешь этого делать!”
Так что скоро я распрощался с моей первой гитарой, продав её, а на вырученные деньги приобрёл блестяще-черный бас фирмы «Rickenbacker» с белой накладкой. Каждый день я пробовал учить «Stooges», «Sparks» (особенно “This Town Ain’t Big Enough for Both of Us”) и «Aerosmith». Я ужасно хотел присоединиться к группе Рика, но они, впрочем, как и я, знали, что играю я дерьмово. Кроме того, они в большей степени были приверженцами рокеров с традиционными грандиозными рифами, таких как Ричи Блэкмор, «Cream» и Элис Купер (особенно «Muscle of Love»). Парень, живший по соседству с Риком, собирал состав для своей группы «Mary Jane’s», поэтому я попробовал присоединиться к ним, но я был безнадежен. Все, что я мог — брал одну ноту и держал её примерно в течение тридцати секунд в надежде на то, что она была правильной.
Наконец, находясь вне тусовки «от восемнадцати и старше», я попытался туда проникнуть. Я встретил парня по имени Гэйлорд — панк-рокера, у которого была собственная квартира и группа «Vidiots». Каждый день после школы, я шел к нему домой и напивался до отключки, слушая «New York Dolls», «MC5» и «Blue Cheer». Там всегда была дюжина приглэмованных, а-ля «New York Dolls», цыпочек и пижонов с накрашенными ногтями и косметикой на глазах. Нас называли Whiz Kids («вундеркинды», золотая молодёжь), не потому, что мы были сообразительны и проворны — а мы были такими — а потому, что мы ярко одевались, подобно Дэвиду Боуи (David Bowie), чей альбом «Young Americans» только что вышел. Как и английские стиляги, мы продали бы все свои наркотики, только для того, чтобы купить одежду. Я практически переехал к Гэйлорду и перестал бывать дома. Я принимал наркотики постоянно — 'травку', мескалин, 'кислоту', амфетамины[10] — и вскоре я стал добросовестным панк-рокером Whiz Kids, торгующим для них наркотиками.
Я начал встречаться с девчонкой по имени Мэри. Все называли её Лошадиная голова, но я любил ее по одной простой причине: она любила меня. Я был счастлив хотя бы потому, что она прямо говорила мне об этом. После недель наркотиков и рок-н-ролла я был крут, но все еще чувствителен. Накрашенные ногти на руках и ногах, рваный панковский прикид, размалёванные глаза и бас гитара, которую я таскал с собой повсюду, хотя всё ещё не играл ни в одной группе.
