Опять послышался звон посуды, бульканье и дребезжащий голос заговорил.
***
– У Камюза работал. Знаешь? На Обводном! Ну, там.., и ничего… жили. Я и баба моя. А теперь, как вышло… В субботу было. Я ушел это, а она обед готовила. Пришла к ней баба Аксинья и начала с нее три рубля спрашивать, которые у ней моя баба заняла. У ней нет, Аксинья ругается, слово за слово. А моя-то, ух, злющая! Ножом-то ее и полосни! Р-раз – из нее и дух вон. Смотрит моя, а Аксинья только трепыхается, тут моя баба сейчас умом, это, раскинула, голову ей срезала напрочь, взяла мешок от картофеля, всунула ее туда, с головой-то, поставила промеж дверей и заставила дровами, а потом кровь вытерла, пол вымела, тряпки сожгла, которые в крови, и стала обед готовить. Вот ведь какая! Я это все потом узнал. И было у ней в мыслях ночью ее выволочь и положить на рельсы – будто поездом. Мы подле как есть Царскосельской дороги жили, пять шагов – и рельсы.
– Ловко! – произнес сиплый голос.
А дребезжащий продолжал:
– Такая шкура! Я, это, вернулся с фабрики-то, расчет принес, мне ништо и невдомек. Пообедали, спать легли. Проснулись, на дворе темно. Я и говорю: «Пойдем к куму в гости!» «Нет,– говорит,– мне неохотно нонче. Позови лучше Андрона Прохорова, да в картишки поиграем!»
Прохоров-то сосед был. Мне все едино. Сходил позвал, и сели играть. И она с нами. Сперва в козла играли. Она так-то хохочет, потом и говорит: «Чтой-то у меня голова заболела. Поиграйте одни, я вам водочки принесу, а сама лягу». Слышишь! Вот шкура хитрая! Бой-баба была… Побежала, это, принесла водки, огурцов, а сама за занавеску и легла, будто спит. Мы пить да играть. Спор подымем и опять играть… А она, подлая, я потом это узнал, тихонько встала, мешок вынула и шасть на свое дело. Только известно, баба. Несет мешок-то, а ей и тяжело, и страховато, с третьего этажа иттить надо. Мы в третьем этаже жили. Донесла донизу… только вдруг внизу кто-то дверью хлоп. Со двора, значит. Она испугалась, мешок-то бросила, да наверх, опять за занавеску, и лежит… А мы все играем, и ништо нам невдомек. Спит баба и все! И вдруг… на лестнице крик, шум. Визжат, кричат и дверями хлопают. Мы карты прочь и на лестницу. «Што такое?» «Убийство! Человек и без головы, и голова напрочь, и в мешке! Сичас полиция!» Я говорю: «Машка (так мою бабу звали), убивство!» А она: «Ах, как ты меня испугал! Я спала!» Слышишь? Ха-ха-ха!.. Шельма! Спустился я вниз, там околодок, дворники, лежит что-то рогожей накрыто, и не подпускают. Прохоров перепугался и хотел домой иттить – не пущают. «Не велено»,– говорят. Мы и толчемся на лестнице, а моя Машка лежит себе и хоть бы што… Приехали тут и сыщики, и следователь. Осмотр делали, допросы… Почти до утра, а потом и пошли по квартирам осматривать да допрашивать. Агент-то, вишь, мою бабу напугал, поднялся на лестницу, наткнулся на мешок и крик поднял,– показал, что слыхал, как по лестнице вверх кто- то побежал. Ну, они и пошли кверху, в каждую то есть квартиру. Пришли и к нам. Баба моя встала, и зачали нас опрашивать, а агент все по квартире ходит да высматривает. Баба говорит, так и так: стряпала обед, вернулся муж, поели, спать легли, потом, как в карты играли и у ней голова заболела, и она спать легла. Больше, мол, ничего не знаю. И я то сказал, и Прохоров. Мы-то с ним хучь под присягу, потому и вправду ничего не знали. Они повернулись и пошли прочь. Только агент как закричит: «А это что?» Мы к нему, а он с фонариком светит и на пол кажет. На полу-то пятна и совсем подле двери. «Это что?» «А это я тяпкой палец порубила»,– говорит моя баба, а агент уже дрова прочь бросает да, словно ищейка по следу, так и дрожит весь. Как дрова разобрали, ан лужи крови. «Это что?» Тут баба моя в ноги – и повинилась…
Наступило молчание, потом дребезжащий голос произнес со вздохом:
– А скажи мне, я бы помог, и все было бы потиху.
***
– Баба-дура, известно,– проговорил сиплый голос.– Коли убил, никто не видел, так укрыть – пустое дело. Со мной раз было…
– Убил што ли? – спросил дребезжащий голос.
– Убил,– нехотя ответил сиплый.– Да так, зря. Было это еще в Вяземской, в банном флигеле. Я там жил у Купороса. Солдат в отставке. И жил там Авдюшка хромой. Такой задорный мужичонка. Ну, вот и случилось… Весной было. Все на двор ушли, а я с Авдюшкой – в комнате. И не помню сейчас, из-за чего спор затеяли. Авдюшка меня хвать в ухо, а я его в грудь. Ен и покатись, да башкой об нары – и дух вон! Я, это, сейчас кровь-то заплевал да ногой затер, его – в охапку и будто веду. По дороге – Купорос. «Куда?» А на лестнице темно. «Пусти,– говорю,– вишь, Анучин натрескался, в Стеклянный веду». А кто Анучина знал, тому известно, что коли он с деньгой, значит, пьян… Вышел, это, вытащил его, прошел задами, да на извозчичий двор под колоды и кинул. Потом вернулся, поговорил с Купоросом, на двор пошел и – шабаш! Полиция потом нашла труп, дозналась, кто это, да так и отъехала…
***
– Что это? – тревожно сказал сиплый голос.
Сквозь шум дождя и ветра послышались крики.
– Заглянь!
Дверь отворилась, и с порывом ветра донесся какой-то беспокойный шум.
– Обход! – испуганно воскликнул дребезжащий голос.
– И то!
Они беспокойно вскочили на ноги.
Петра Гвоздева охватил страх. Он тоже вскочил и бросился к двери.
– Стой! Ты откуда! – раздался сиплый голос, и мощная рука схватила его за горло.
– Пусти! Я тут был,– прохрипел Гвоздев.
– А я спрашивал, так молчал?
– Спал… Не слышал…
– Небось! Что надо, все слышал,– произнес сиплый голос.
В тот же миг Гвоздев почувствовал острую боль в боку. Он вскрикнул и упал навзничь.
Две тени скользнули в дверях вагона и скрылись в темноте ненастной ночи.
***
Отряд городовых с околоточными, с помощником пристава и агентом медленно шли вдоль вагонов, заглядывая в каждый. Агент освещал внутренность вагона фонарем, и оттуда друг за другом извлекались ночлежники мало-помалу образовывая изрядную толпу.
– Выходи! – крикнул агент, увидев лежащего Гвоздева.
Тот не шелохнулся.
– Что же ты? Слышишь?
Агент направил свет фонаря прямо на его лицо и тотчас обернулся к помощнику пристава.
– Зарезанный! Кровь, как из барана.
– Ну, вот и хлопоты… – недовольно сказал помощник пристава.
Однако перед смертью Гвоздев успел рассказать о ночном происшествии.
