— Меня целовали женщины получше вас. Деньги есть?
— Есть немного, очень немного.
— Это — ложь, и вы это хорошо знаете.
— У меня нет своих. О, Том, к чему говорить о деньгах в первую же минуту возвращения? Вы не любите Женни? Я так и знала, что вы её не любите.
— Молчите лучше. Найдётся же у вас столько, чтобы человек мог выпить в своё удовольствие?
— Вам не следует больше пить. Вы и так пьяны. Вам надо лечь в постель, Том.
— У вас?
— Ну, да — у меня. Чем я хуже Женни?
Говоря это, она протянула к нему руки. Но хмель ещё крепко держал Тома.
— Это не для меня, — сказал он, прислонившись спиной к стене. — Вы думаете, я не знаю, как вы вели себя с тех пор, как я ушёл?
— Спросите, кого хотите! — с негодованием возразила Бадалия. — Кто посмеет что-нибудь сказать обо мне?
— Кто посмеет? Да все говорят. Я только пришёл сюда, как уже узнаю, что вы с попом неизвестно где. Что нужно от вас попу?
— Поп всегда бывает здесь, — поспешно отвечала Бадалия.
В эту минуту она думала о чем угодно, только не о священнике. Том важно уселся на единственный стул, стоявший в комнате. Бадалия продолжала свои приготовления ко сну.
— Хорошенькое это дело, — сказал Том, — говорить своему законному мужу, — я ведь заплатил пять долларов за обручальное кольцо. Поп всегда здесь, а? И вы при этом так же невозмутимы, как медная кастрюля! Да есть ли у вас стыд? Может быть, он и теперь под кроватью?
— Том, вы совершенно пьяны. Мне нечего стыдиться.
— Вам! Да вы даже не знаете, что такое стыд. Но я пришёл сюда не для того, чтобы молиться с вами. Отдайте мне то, что он вам дал, и тогда я оставлю вас в покое и пойду к Женни.
— У меня нет ничего, кроме нескольких медяков и одного шиллинга или что-то в этом роде.
— А почему же говорят, что поп даёт вам по 5 фунтов в неделю?
— Кто это говорит?
— Мать Ласкар-Лу, она лежит там на мостовой, но она честнее, чем вы когда-либо были. Дайте мне денег!
Бадалия сняла с каминной доски маленькую коробочку для иголок, вынула из неё четыре шиллинга и три пенса, — законные сбережения от её торговли, — и подала их человеку, который сидел, развалившись на стуле, оглядываясь кругом, и ворочал широко открытыми глазами.
— Это не пять фунтов, — вяло выговорил он.
— Больше у меня нет. Возьмите их себе и ступайте, если не хотите остаться у меня.
Том медленно поднялся, придерживаясь за стул.
— А как же те деньги, что давал вам поп? Мать Ласкар-Лу сказала мне об этом. Вы должны мне их отдать, или я заставлю вас силой.
— Мать Ласкар-Лу ничего не знает об этом.
— Нет, знает, и даже больше, чем вы бы хотели, чтобы она знала.
— Не знает ничего. Я её здорово поколотила, и я не могу дать вам денег, Том. Все, что хотите, Том, только не это, только не это. У меня нет своих денег. Разве вам мало доллара? Эти деньги даны мне на хранение. Вот и тетрадка, где я записываю расходы.
— На хранение? Что это ещё за деньги, о которых ваш муж даже не знает? Скажите, пожалуйста, на хранение!.. Вот вам… получите и это!..
Том подошёл к ней и ударил её кулаком по лицу.
— Отдайте мне те деньги, что вам дали, — проговорил он тусклым, безразличным голосом человека, находящегося в бессознательном состоянии.
— Я не дам, — сказала Бадалия, отшатнувшись от него и ударившись об умывальник.
Со всяким другим мужчиной, кроме своего мужа, она вступила бы в драку с яростью дикой кошки, но Том был два года в отсутствии, и она рассчитывала, что временная уступчивость могла вернуть его ей. Но тем не менее деньги, доверенные ей на хранение, были для неё священны.
Хмельная волна, задержавшаяся так надолго, хлынула сразу и затопила мозг Тома. Он схватил Бадалию за горло и принудил её стать на колени. В эту минуту ему казалось вполне уместным наказать её, как блудную жену, которая два года находилась в отсутствии; кроме того, она сама созналась в своей вине, отказавшись отдать ему вознаграждение, полученное ею за её грех.
Мать Ласкар-Лу ждала на мостовой, прислушиваясь, не раздадутся ли звуки жалоб или плача, но ничего не было слышно. Даже если бы Том выпустил её горло, Бадалия не стала бы кричать.
— Отдайте мне деньги, вы, распутница! — сказал Том. — Так-то вы отплачиваете мне за все, что я для вас сделал?
— Я не могу. Это не мои деньги. Господь да простит вам, Том, за то, что вы… — голос её прервался, потому что одна рука Тома схватила её за горло и толкнула к кровати.
Она ударилась лбом о спинку кровати и упала на колени на пол. Для уважающего себя мужчины невозможно было удержаться от того, чтобы не ударить её ногой, и Том ударил её с убийственной методичностью, порождённой виски. Голова её стукнулась об пол, и Том ударял по ней до тех пор, пока завитки волос, цеплявшиеся за его подбитую гвоздями подошву, и ощущение холода от разлитой по полу воды не сказали ему, что пора остановиться.
— Где поповские деньги, эй, вы, содержанка! — шепнул он ей в залитое кровью ухо. Но ответа не было, вместо него послышался стук в дверь, и голос Женни Уобстоу прокричал яростно:
— Выходите оттуда, Том, и пойдём домой! А вы, Бадалия, смотрите, я вам глаза выцарапаю за это!..
Друзья Тома исполнили его поручение, и Женни после первого припадка страстного гнева и плача решилась отправиться на поиски Тома и, если можно, вернуть его домой. Она готова была даже выдержать побои за устроенный ею публичный скандал на Геннесис-Рент. Мать Ласкар-Лу провела её до комнаты, где разыгралась ужасная драма, и с хихиканьем спустилась снова вниз. Если Тому не удалось ещё выколотить душу из тела Бадалии, то, по крайней мере, должна была произойти генеральная битва между Бадалией и Женни. Мать Ласкар-Лу хорошо знала, что во всем аду не найдётся фурии страшнее женщины, когда она вступает в драку, чувствуя в себе движение зачатой ею жизни.
Но на улице не слышно было ни единого звука из комнат. Женни потянула к себе незапертую дверь и увидела своего мужа, тупо глядевшего на человеческое тело, неподвижной кучей лежавшее у кровати. Один знаменитый своими подвигами убийца заметил, что если бы люди не умирали так безобразно, то многие мужчины и все женщины, наверное, совершили бы хотя бы по одному убийству в своей жизни. Том как раз размышлял о безобразии настоящего случая, и влияние виски начало бороться с отрезвляющим наплывом более ясных мыслей.
— Не шумите, — сказал он, — входите скорее.
— Боже мой! — сказала Женни, отпрянув назад, как испуганное дикое животное. — Что все это значит? Неужели вы…
— Молчите. По-видимому, я это сделал.
— По-видимому! На этот раз тут нет никакого сомнения.
— Но она была совершенно невыносима! — грубо сказал Том, опускаясь на стул. — Вы не можете представить себе, до чего она была невыносима! Она тут зажирела среди всей этой аристократии… Посмотрите, какие у неё белые занавески у кровати. У нас нет таких белых занавесок. Желал бы я только знать… — тут голос его оборвался, как обрывался голос Бадалии, но от другой причины.
После совершившегося виски вступало в свои права и снова завладевало сознанием Тома; его стало клонить ко сну, веки слипались.
С пола донёсся тяжёлый вздох Бадалии.
— Нет, вы ещё не покончили с ней, — сказала Женни, — но вам тут больше нечего делать. Ступайте домой!..
— Нет, я не пойду. Она больше не будет драться. Я её хорошо проучил. А теперь я пойду спать.
