Филологическая герменевтика

Паремиология многих народов дает нам пословицы с той же мыслью, напр., рус. «Знать птицу по перьям, а человека – по речам», нем. Wie der Mann, so die Rede и т.п. Пословицы эти могли сложиться и под влиянием античной и библейской традиций. Во всяком случае, Сенека (Epist. 20 ad Lucillum) пишет: Qualis vir, talis oratio, а Цицерон (De leg. I) прямо указывает на речь как «толкователя духа»: Interores mentis est oratio.

Аналогичные высказывания имеются у Сократа, Исократа, Горация, Платона. Гораций требует строить драматургический текст таким образом, чтобы реципиенту было легко по текстовым формам усмотреть социальные различия персонажей. Термин Hermeneia употребляется Эсхилом (Agamemnon, 616) и Платоном (Политика, 290). Герменевтом называли человека, который помогает понять или имеет ремесло учите_{28}ля понимания. Считалось, что слово «герменевт» происходит от имени бога Гермеса – посланника богов и толкователя их приказов. Имеется обзор высказываний античных герменевтов (Geissner, 1968).

Мысль о соотносительности «движений души» и средств речевого выражения и о возможности превратить «описание внутреннего опыта» в философское занятие при переходе к «высшим материям» была высказана неоплатониками (Плотин). Это положило начало идеалистической философской герменевтике с присущими ей отрывом от действительного вербального текста и постулатом об использовании «внутреннего зрения» в качестве исследовательского «метода». Эти соображения легли в основу и христианской герменевтической традиции, заведшей в конце концов герменевтику в тупик. Протекание субъективных реальностей стало расцениваться в христианстве как «форма мышления». Ведущим компонентом понимаемой содержательности стали считать те смыслы, которые якобы вообще не поддаются презентации сознанию. Внесознательное психическое стало расцениваться вообще выше содержания, осваиваемого через осознанную рефлексию или даже вообще поддающегося осознанной рефлексии в форме рациональной интерпретации. Естественно, что через несколько столетий после легализации христианства особое внимание было обращено на музыкальные тексты (с VII века), поскольку музыкальный текст, по определению лишенный прямых знаковых номинаций, легче, сравнительно с вербальным текстом, поддается при соответствующей организации дела иррационализации содержания (отрешенность от всего земного, мистическое содержание, религиозный экстаз). Прогрессивный тезис античности о единстве риторического и герменевтического анализа (влияние оценки понятности на оценку продуктивных актов текстостроения) был извращен в пользу церковного мракобесия. То, что считалось «пониманием» музыки (при церковных песнопениях), фактически было спровоцированным диффузным переживанием, которое, в отличие от четко выделяемых в коммуникации значащих переживаний, не поддавалось словесному отчету. Музыке при этом приписывалась «психагогическая» роль.

В процессе понимания всегда присутствует нетеоретическое, интуитивное начало, находящееся, впрочем, в диалектическом единстве с началом дискурсивным. Христианская герменевтика энергично разрабатывала по-своему соответствующие темы. При этом в мистифицированной форме делались выводы, часть которых соответствовала объективному _{29}процессу понимания тех содержаний, которые были дозволены церковью. Шагом вперед по сравнению с античной герменевтикой было признание синтеза понимаемого материала: живопись, музыка, литература трактовались герменевтической теорией в единстве, причем все с той же установкой на «психагогику» – «вождение души». Поэтому совмещение риторических и герменевтических церковных штудий усугубилось. Ритор Прокопий из Газы (ок. 500 г.) анализировал картины по принципу «читать в душе по чертам тела». Филострат Младший (Византия) отмечал, что поэзия и живопись имеют «способность невидимое сделать видимым».

Существовавшее в зачатке античное представление о единстве смыслов и средств их выражения заменилось в христианстве убеждением в абсолютном примате содержания. Один из виднейших представителей христианской патристики Григорий Нисский (ок. 335 – ок. 394) утверждал, что в произведении искусства надо только «увидеть идею (eidos)», а не цветовые пятна картины или же «словесные краски» текста. Отказ герменевтики от овладения содержанием через воспринимаемую форму, восторг перед «прямым усмотрением» смысла, пренебрежение операциями соотнесения смыслов и текстовых форм – источник того субъективизма в интерпретациях, который не изжит до сих пор (см. выше об эпифеноменальном понимании). Сам Григорий дал образцы вольного иносказательного толкования Библии, выдав отдельные художественные образы за знаки тех «известий», выдумывание которых диктовалось единством церковного догматизма и авторского субъективизма. Со времен Григория в христианской (и не только христианской) герменевтической деятельности причудливо сочетаются установка на вычитывание из текста ответов на все вопросы и представление об абсолютной неизменности смыслов, «заложенных» в текст.

Существенно, что «священная герменевтика» (также называвшаяся экзегетикой) веками, в течение почти полутора тысячелетий, отвлекала образованных людей от интерпретации светских текстов и от разработки методик и техник понимания произведений живой устной и письменной речи. Поэтому большое значение для развития филологии и культуры в целом имело появление на рубеже XVIII – XIX веков книги Ф. Вольфа (Fr.A. Wolf, 1759 – 1824) Vorlesungen über die Enzyklopädie der Altertumswissenschaft. Хотя основная теоретическая мысль Вольфа – «понять мысль другого, как он сам ее понимает» – _{30}лишена диалектики, все же работа Ф. Вольфа сыграла положительную роль и как поворотный пункт к толкованию светских текстов, и как действенное возражение эпигонам христианской экзегетики. Та же линия была продолжена А. Беком (A. Boeckh, 1785 – 1884). Последний считал, что задача филологической герменевтики и филологии в целом есть «узнание произведенного человеческим духом, т.е. узнание познанного». Здесь «индивидуальная интерпретация» обращается на «субъективность, отраженную в речи».

Направление Вольфа и Бека развивается в филологии до сих пор. Недостатки этой линии развития – преимущественное внимание к рациональной интерпретации при недооценке собственно понимания, вера в наличие «единственного толкования», пренебрежение ролью неосознаваемых процессов в герменевтической ситуации, длительное отсутствие новых идей в герменевтических методиках. Текст берется как «данность», а не как часть развивающейся социальной действительности, и уверенность в том, что филолог-интерпретатор знает «истину в последней инстанции» о «подлинных движениях души» продуцента, вновь приводит герменевтику к субъективизму. Последнему способствует и распространенность позитивистской методологии среди части филологов, поверивших, что понимание может изучаться и моделироваться методами естественных наук, якобы не нуждающихся, по мнению позитивистов, в общих понятиях типа «материя», «сознание», «опредмечивание» и пр.

Эти настроения давно начали проникать в методологию науки, и не случайно антипозитивистская герменевтика начинает складываться раньше широкого распространения позитивизма. Так, Ф. Шлейермахер (1768 – 1834), основатель объективно- идеалистической герменевтики, определял понимание как «самоотыскание мыслящего духа», т.е. как «встречу» одного субъективного «духа» с другим и превращение их в «единый дух» на основе опредмеченного в тексте мышления. Как писал другой представитель той же герменевтической школы (Ast, 1808), «всё выходит из единого духа и устремляется в единый дух».

Эта фразеология объективно-идеалистической герменевтики, мистифицированно отражающая представление о понимании как общественном явлении, резко противостоит исследовательскому стилю герменевтики позитивизма, которая вообще не пользовалась (во всяком случае, первоначально) ни понятием и термином «понимание», ни понятием и тер_{31}мином «сознание» («дух»). Становление знания в позитивизме покрывалось термином «объяснение», причем предполагалось, что объяснением совершенно одинаково оперируют при образовании естественнонаучных и социальных знаний. Отсутствие категориальных и общих понятий препятствовало развитию филологической и всякой иной герменевтики.

Обновление герменевтики было на определенном этапе ее развития объективно-идеалистической реакцией на позитивистскую концепцию становления знания. Было выдвинуто положение о недопустимости абсолютизации методов естественнонаучного объяснения. Необоснованная абсолютизация сходства в становлении естественнонаучного и социального знания была заменена столь же необоснованной абсолютизацией их противоположности, что и должно было случиться при столкновении