4. Тюха-митюха
Сбежав с крыльца Дома крестьянина по скользким от размокшей грязи ступенькам, Холмин поскользнулся на последней из них и споткнулся обо что-то мягкое. Нагнувшись, он пощупал то, что преграждало ему дорогу и его пальцы ощутили мокрую человеческую одежду. В этот момент в дверях столовой показался Дохватов с электрическим фонарем в руке.
— Посветите сюда, Василь Петрович, — крикнул Холмин. — Здесь человек лежит.
— Какой человек? — спросил Дохватов, спускаясь по ступенькам.
— Кажется, пьяный гармонист, — предположил Холмин.
Луч света скользнул по фигуре человека, лежащего вниз лицом, и по валяющейся рядом с ним гармони.
— Да. Это, конечно, гармонист, — уверенно сказал репортер. — Только… только теперь он уже не пьяный. Смотрите, Василь Петрович.
В спине лежащего, между лопатками, — ближе к левой из них, — торчала черная рукоятка финского ножа. Еще не застывшая кровь образовала вокруг нее все более расширявшееся пятно. Дохватов начал привычно осматривать труп, сопровождая это профессиональными комментариями:
— Удар нанесен неожиданно и опытной рукой. Нож через спину проник прямо в сердце. Зарезанный, пожалуй, и не пикнул. Быстро его прикончили. Хотел бы я знать — кто?
— Я тоже, — заметил Холмин.
— Это, положим, не трудно, — сказал агент.
— Как? — спросил репортер.
— Вызвать по телефону из Угрозыска кого-нибудь с собакой-ищейкой, сделать отпечатки пальцев наиболее подозрительных лиц в Дубовском и затем…
— Затем спугнуть преступника или преступников вместе с бродячими мертвецами? — перебил его Холмин. — Нет, Василь Петрович. Так вы все дело испортите. Не надо торопиться и раскрывать свое инкогнито. Убийца или убийцы гармониста от нас не уйдут, не должны уйти. Он или они, несомненно, имеют какое-то отношение к бродячим мертвецам.
— Откуда тебе это известно?
— Да ведь Пашка-гармонист был убит сразу после того, как проболтался о своем намерении сделать в обком партии донос на бродячих мертвецов.
— Ясно-понятно. Ты прав, — согласился агент. — Спешить не будем. Но смотри — под твою ответственность… Эх, жалость какая, на пороге тайны были и… сорвалось. А теперь, что же? Надо народ созывать. Не валяться же этому несчастному гармонисту в грязи…
Через несколько минут улица перед Домом крестьянина заполнилась шумной толпой. Люди теснились к трупу, расспрашивали друг друга о происшедшем, охали и ахали; несколько женщин плакало. Сквозь толпу, к месту происшествия, не без труда продрались одноглазый осодмилец Кондратий и некто в милицейской шинели. Взглянув на последного, Холмин сразу понял, почему в Доме крестьянина кто-то назвал его Тюхой-Митюхой. Шинель на милиционере сидела мешком, горбатясь возле затылка, облезшая во многих местах шапка с мятым козырьком сдвинулась на бок, рыжие сапоги смотрели носками внутрь, кобура нагана на тонком ремешке болталась не сбоку, а сзади, пониже спины. Выражение физиономии этого сельского «блюстителя порядка» было растерянно-сонное, такое, будто он, когда-то давно растерявшись, до сих пор не может опомниться, а выспаться ему никак не удается.
Продираясь сквозь толпу, милиционер пытался придать своей физиономии начальственное выражение, а своему голосу такой же тон, но это у него не получалось. Физиономия, по обыкновению, оставалась растерянно-сонной, а голос звучал пискливо и неубедительно:
— Граждане! Почему скопившись? По какому случаю? Кто позволил толпиться?
— Тут гармониста зарезали! Пашку! — крикнули ему из толпы.
— Кто зарезал? — обернулся на голос милиционер.
— А уж это вы должны узнать, — послышался другой голос.
— Мы и узнаем. Без ваших указаниев. Не толпись, граждане! Разойдись по домам!
— Тоже властя! Насобачились народ разгонять. Лучше-б ловили бандитов. До их у вас, небось, руки коротки. Тюхи-Митюхи!
Услышав обидное прозвище, милиционер пришел в ярость и заорал:
— Давай разойдись, граждане! Протокол составлю! Штрафы накладать буду!
Угроза штрафов подействовала. Толпа стала редеть. Отделившийся было от милиционера одноглазый Кондратий, сновавший в толпе, переговариваясь о чем-то с несколькими парнями комсомольского возраста и активистской внешности, поспешно подошел к нему.
— Товарищ участковый! Имею важную информацию.
— Об чем?
Осодмилец, наклонившись к уху милиционера, взволнованно что-то ему зашептал. Выслушав своего помощника, милиционер с радостью и одобрением хлопнул его по плечу.
— Это ты правильно, товарищ Кондратий. Молодец. Умеешь работать.
Затем произошло то, чего ни Холмин, ни Дохватов никак не ожидали. Бесцветные рыбьи глаза «блюстителя порядка» и его указательный палец поочередно уперлись в них; эти взгляды и жесты сопровождались приказанием:
— Вы, гражданин, и вы тоже. А ну, давайте пройдемся со мной.
— Куда это? — удивился Дохватов.
— В сельсовет. На предмет разбора дела.
— Какого дела? — спросил Холмин, удивленный не меньше агента.
— Имеем на вас подозрение, — сказал Кондратий.
— В чем?
— В убийстве данного мертвого гармониста, — объяснил милиционер, кивком головы указав на труп.
Толпа, еще не совсем разошедшаяся, ахнула.
— Да ведь мы же, — начал было Дохватов, но не закончил фразы, остановленный умоляющим восклицанием Холмина:
— Василь Петрович! Не раскрывай!
Агент и репортер, переглянувшись, расхохотались. Милиционер сердито оборвал их смех:
— Плакать нужно, граждане. Поскольку вы на подозрении. Пошли без сопротивленцев. Взять их, ребята.
Приятели одноглазого Кондратия, — по-видимому, как и он, осдомильцы, — схватили репортера и агента за руки и повели. Милиционер, горделиво шедший впереди с наганом в руке, на секунду остановившись, крикнул толпе:
— Которые тут гармонистовы соседи? Сбегайте до его родителей. Пускай они Пашку отсюдова заберут…
Холмина и Дохватова привели в сельсовет, помещавшийся в одном из немногих в селе домов под железной крышей. Раньше он принадлежал сельскому лавочнику и был построен добротно и заботливо, но теперь в нем царили мерзость и запустение, ярко выраженные пыльными, облупившимися стенами, паутиной в углах, выбитыми стеклами в окнах и махорочными окурками, хрустевшими на полу под ногами. Даже портрет «отца народов», висевший над столом, за который уселся милиционер, был густо засижен мухами и покрыт толстым слоем пыли и клочьями паутины. Уборка в доме, вероятно, не производилась с тех пор, как из него изгнали лавочника.
Развалившись на стуле и не выпуская из руки нагана, милиционер приказал осодмильцам:
— Обыскать арестованных!
Осодмильцы не без удовольствия выполнили этот приказ. Найденное ими у Дохватова оружие вызвало удовлетворение и торжествующие восклицания их начальника:
— Ага! Попались бандиты? Ну, теперь я заставлю вас признаться.
Стараясь свирепо таращить на Холмина свои рыбьи глаза, что при растерянно-сонливой физиономии
