мне что? Второй глаз отдать, чтобы вообще не видеть, что кругом творится? Телефон меня от этих мыслей избавил. Затрезвонил, как сумасшедший, я на Громилу оглянулся — тот дышит ровно, как дите. Ну, я снял трубку:
- Алло, — говорю.
- Алло, — женский голос. — Это квартира Торстена Блумквиста?
- Да.
- Извините, мне нужен сам Торстен, позовите его пожалуйста.
А я молчу, как дурак. Голос перехватило, потому что я женщину узнал. Жена моя бывшая, которую я лет четыреста не видел.
- Алло, алло, вы меня слышите?
— Это ты, Фрида? — спрашиваю, а у самого губы трясутся. А она тоже растерялась и молчит. — Извините, — говорю, — у вас голос такой, вы на одну мою знакомую похожи, может, обознался. А Гро… Торстен, то есть, спит сейчас.
Она опять молчит. И я молчу. Ну прямо как два дурака. Я уже понял, что не обознался, что это правда она, но спросить снова боюсь до коликов.
- Это кто? — спрашивает она, и голос у нее немного дрожит, значит, тоже волнуется.
- Это я, Фрида, — говорю, — я, Хантер. Твой бывший муж.
— Хантер, — говорит она, — Хантер… о Господи! Хантер! Не может быть! Почему бывший? И что ты там делаешь?
- Да мы…мы тут, с Громилой, то есть с Торстеном, пиво пьем, в общем, — говорю. Ну, дальше ерунда всякая пошла, мы оба расчувствовались, я сказал, что на нее ни капли не сержусь, она сказала, что очень хочет повидаться, я заорал, чтобы она немедленно приезжала, она грустно ответила, что немедленно не получится, потому что ей лететь аж из Сассен-Фолкса.
- Приезжай завтра. Тут уже выходные вовсю, мы с Громилой никуда не собираемся.
- Хорошо, — у нее голос все тот же, с хрипловатой бархатцей.
С ума можно сойти! Она завтра приедет сюда! Я положил трубку и нервно оглянулся. Громила все так же мерно дышал. Я не стал его будить, достал из шкафчика на кухне бутылку с виски, хлебнул немного. Полегчало. Я от нее всегда с ума схожу, от одного ее голоса коленки подгибаются, это ведь она меня тогда кинула, подло, нечестно, сбежала с каким-то пройдохой в чистеньком камзольчике. Ей, видите ли, надоели воспоминания двухтысячелетней давности, которые ей приходилось со мной делить. Ей, видите ли, захотелось любви смертного, который не подозревает, кто она такая. Бог на пенсии ей больше не нужен, понимаете? В общем, ладно. Я хлебнул еще виски и перестал сердиться. Главное, она все та же. Голос, по крайней мере. Я до утра сидел, смотрел в бутылку. Допил почти всю. Так и не заснул. А Громила так и не проснулся. Аж до десяти утра продрых. В десять в дверь постучали, я пошел открывать — Фрида стоит.
- Заходи, — говорю, — ждем тебя.
- Жд-дем! — пьяно орет Громила из комнаты. Она чуть улыбнулась:
- Вижу, ждете, — шагнула в дом.
Я Громилу похмельного в комнату вытолкал и ей говорю:
- Слушай, пойдем куда-нибудь, погуляем.
Она опять улыбнулась:
- Пойдем.
Привел ее в парк, где лебеди всякие и прочая ерунда. Сидим на скамейке, вокруг детишки шумят, листочки шуршат, солнышко светит. Благодать. Что-то я в старости сентиментален стал не к месту. Особенно сейчас не к месту, когда такое творится. Фрида спросила:
- Я закурю?
- Кури, пожалуйста, — отвечаю.
Опять сидим, молчим, на птичек и детишек любуемся. Я жду неизвестно чего, а она курит. Волнуется, стало быть. Докурила, окурок выкинула, пальчики вытерла и спрашивает ломким голосом:
- Ну, ты как сам-то?
- Ничего себе живу, — отвечаю.
- С нашими видишься?
- Да нет. С Гро… с Торстеном.
- Как ты его называешь?
- Громила. Она усмехнулась.
- Ему подходит. Он и правда громила. Работаешь?
- Работаю.
- Где?
- Официантом в забегаловке в Ричмонде. А сюда езжу специально с Громилой по кружечке пива выпить в уикенд. А ты?
- Секретарша в одной маленькой фирме, которая вот-вот развалится.
- А чего так?
- Да так уж вышло, — она вздохнула и потерла подбородок. — Устала я что-то. Сама не знаю, чего мне надо. Скажи, а у тебя в последнее время не было каких-нибудь странных встреч?
У меня сердце так и екнуло.
- У меня не было, — говорю.
- А у кого-то другого?…
- У Громилы.
- Ну, и…
- Гость приходил.
Она сразу как-то погасла и замолкла. И я молчу. Ну гость, и гость. Не ко мне же приходили.
- Тебя тоже навестили? — спрашиваю.
- Да вроде того.
- Чего сказали?
- Сказали: «До встречи в черный четверг». Хант, — она повернулась ко мне всем телом, схватила за воротник куртки и так уставилась, словно хотела впиться в меня глазами как зубами, — скажи мне, ты самый умный из нас, ты должен знать — когда? Сколько нам еще отпущено? Когда наступит этот проклятый «черный четверг»? Когда? — сама едва не кричит, задыхается, слезы по щекам.
Вот идиоты — и эта туда же: самый умный! Фу-ты, ну-ты. Не умный, между прочим, а мудрый. Похоже, из всех наших один я и помню, в чем разница между словами «мудрый» и «умный». Фриду я еле от себя отцепил, успокоил, как мог.
- Да не знаю, сколько, — говорю. — Все мы должны ждать. Просто ждать — и все.
Она поднялась и говорит:
- Знаешь, давай пройдемся. Прогуляемся, и все. Не будем ни о чем говорить.
Прошлись молча. Я ею полюбовался немного, хотел было спросить — не вернется ли она ко мне. Но не стал. А она попросила, чтобы я ее на ближайший самолет в Сассен-Фолкс проводил. Ну, я и проводил. Мороженым угостил, она обещала позвонить, но так, что я понял — не позвонит никогда-никогдашеньки. До того, как…
- Ты хоть Громиле звони тогда, — говорю.
— Ладно, — отвернулась и пошла себе.
А я остался как дурак ждать неизвестно чего. Впрочем, я-то знаю, чего. И знаю, что без всех этих современных игрушек, своими собственными силами соберу ребят, как только пробьет час. И мы выступим не хуже, чем две тысячи лет назад. Прав Громила, мы были здесь первыми, мы начали этот мир, мы создали его во плоти из ничего, и не беда, что сейчас нас не замечают. Было время, когда меня это задевало, сейчас — нет. Но я не позволю им. Я им не отдам себя, ребят и эту землю под ногами. И они не вынудят меня кинуться первым. Я буду хладнокровен… Тут я прервал сам себя, взглянув на часы. Времени-то ого-го! Стив давно открылся. Громила меня заждался наверняка. И пиво…
