Так я тогда думал.
Дядя Эдвард был отмщен.
Его смерть очистилась разгромом Японии.
Свечи Хиросимы и Нагасаки гордо засияли над праздничным тортом в честь его жертвы.
Потом прошли годы.
Я вырос.
Мне уже не десять лет.
Вдруг мне стало пятнадцать, война соскользнула в воспоминания, а вместе с ней и моя ненависть к японцам. Чувства начали распыляться.
Японцы усвоили урок; как положено всепрощающим христианам, мы дали им еще один шанс, и они великолепно им воспользовались.
Мы были их отцами, а они – нашими маленькими детьми, которых мы строго наказали за плохое поведение, но теперь они хорошие, и мы простили их, как добрые христиане.
В конце концов, раньше они были недочеловеками, теперь мы научили их быть людьми, и они быстро усвоили урок.
Годы шли.
Мне исполнилось семнадцать лет, потом восемнадцать, я начал читать японские хайку семнадцатого века. Я читал Бассё и Иссу. Мне нравилось, как они закаляли сконцентрированные в языке чувства, детали и образы, пока те не превращались в росистую сталь.
Я понял, что целые века до того, как 7 декабря японцы столкнулись с нами, они вовсе не были недочеловеками, а были цивилизованными, чувствующими и страдающими людьми.
Война виделась яснее.
Я начал понимать, что произошло.
Я начал понимать механику, а именно то, что логика и разум отказывают, когда начинается война, и, пока она продолжается, царят алогичность и безумие.
Я рассматривал японские картины и свитки.
Они меня поражали.
Мне нравилось, как нарисованы птицы, ибо я любил птиц, и я уже не был тем ребенком Второй Мировой войны, который ненавидит Японию и мечтает отомстить за своего дядю.
Я переехал в Сан-Франциско и познакомился с людьми, изучавшими дзэн-буддизм и находившимися под сильным его влиянием. Я впитывал буддизм через осмос, наблюдая за тем, как живут мои друзья.
Я не диалектик и не религиозный мыслитель. Я очень мало изучал философию.
Я наблюдал за тем, как мои друзья организовывают свою жизнь, свое время, и как они управляются сами с собой. Я впитывал буддизм тем же способом, которым учились всему индейские дети, когда в Америке еще не было белых. Они учились, наблюдая.
Я учился буддизму, наблюдая.
Я учился любить японскую пищу и японскую музыку. Я пересмотрел больше пятисот японских фильмов. Я научился читать субтитры так быстро, что мне казалось, будто актеры говорят по- английски.
У меня появились японские друзья.
Я больше не был тем ненавидящим мальчишкой из моего военного детства.
Дядя Эдвард мертв, гордость и будущее нашей семьи, убит в расцвете лет. Что нам делать без него?
Больше миллиона японцев, гордость и будущее их семей тоже мертвы, а еще сотни тысяч невинных японских женщин и детей, погибших от зажигательных бомб во время рейдов и от атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки.
Что делать Японии без них?
Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого никогда не было.
Я читал японские романы, Танизаки и других.
Потом я понял, что когда-нибудь попаду в Японию. Что часть моей жизни находится в Японии. Мои книги перевели на японский язык, и я получил много умных отзывов. Это вдохновляло и вселяло в меня храбрость, без которой я не смог бы в своих сочинениях идти все тем же одиноким путем, как пробирающийся сквозь чащу лесной волк.
Я не люблю путешествия.
До Японии очень далеко.
Но я знал, что когда-нибудь должен туда попасть. Япония, словно магнитом тянула мою душу туда, где она никогда еще не была.
Однажды я сел в самолет и полетел над Тихим океаном. Эти стихи – все, что случилось после, когда я сошел с самолета и ступил на землю Японии. Стихи датированы и представляют собой что-то вроде дневника.
Они отличаются от тех стихов, что я писал раньше. Похоже, что так, но я последний человек на свете, который что-нибудь в этом понимает. Они очень неровные, но я печатаю их целиком, ибо это дневник, рассказывающий о моих чувствах и переживаниях в Японии, а жизнь часто бывает неровной.
Они посвящаются дяде Эдварду.
Они посвящаются всем японским дядям Эдвардам, чьи жизни разлучили с их телами между 7 декабря 1941 года и 14 августа 1945, когда кончилась война.
Это было тридцать один год назад.
Прошло почти треть века.
Война окончена.
Дожидаясь нас, мертвые могут быть спокойны.
Пайн-Крик, Монтана
6 августа, 1976 года.
Кимоно из Китти-Хок
