огромное преимущество: никогда и ничего вы «не умели», а вот они, несчастные, когда-то умели да еще и теперь умеют, — как им не стыдно!
Курьезнейший случай произошел на глазах у всей образованной, образованнейшей и изысканнейшей Европы с Henri Rousseau, знаменитым таможенным (или акцизным)? чиновником. Руссо годами выставлял в салоне «Независимых» свои «подносы» и «вывески», изображавшие всякую ребяческую чепуху, навеянную ему чтением и беседой с друзьями, и все в те, уже былые, времена от души потешались над его безобидными изделиями. Теперь посмотрите, что такое Руссо — с тех пор, как он отправился к предкам, а его наследием завладели величайшие артисты на эти дела — парижские торговцы картин. Именно его беспомощность и ребячество пришлись теперь кстати, на них удались над его безобидными изделиями. Тевами «sinceritié» и «honnêteté», и за картины Руссо теперь платятся десятки тысяч, причем многие из них уже украшают германские музеи, претендующие на передовитость. Под всем этим кроется не одно голое аферистничанье, но и какой-то «идеал времени»…
Бурлюк. Строки о Руссо — полны такого чухломски-столичного ресторанного — (лакей от Донона будет более чуток) — разбега игривой мысли, что я отказываюсь в этом месте диспутировать с г. Бенуа
И тут же рядом на столбцах той же газеты сравнивает все современное творчество с детской мазней — пишет чудовищный по скопческому хладнокровию фельетон «Трудно ли»? «Навеянный разговорами „в редакции“». — Хороша «редакция»!!. — если в ней Д. А. Левин — грамотей — открыто признававшийся, что не знаком с творчеством г. Брюсова — дворник моего дома более «начитан» (25 томное издание)! Это пишется о той самой Гончаровой, о том самом Пикассо, о котором вчера Хамелеон критики — писал:
Бенуа. Но никому в голову не пришло «учиться» у икон — взглянуть на них как на спасительный урок в общей растерянности. Ныне же представляется дело совершенно иначе и просто кажется, что нужно быть слепым, чтобы не видеть колоссального воздействия искусства икон на новое искусство. Какой-нибудь Никола Чудотворец или Рождество Богородицы XIV века — помогает нам понять Матисса, Пикассо, Лефоконье, Гончарову и наоборот, через новое в искусстве, через творчество этих художников — мы гораздо глубже начинаем чувствовать — юное, мощное, живительное в иконах!
Бурлюк. Ей-ей читаешь и не веришь, как в одно и то же время г-н Бенуа ухитряется писать:
Бенуа. Самый бедный бедняк и тот может копировать, за неимением другого, разбитый чайник, пару картошек, трехкопеечный хлеб или хотя бы свой ящик с красками. При этом в этой области как раз имеются «руководства». Сезанн, Гоген и Ван-Гог показали, как по-новому можно трактовать эти бессюжетные сюжеты. К ним прибавились за последнее время «руководства еще более новые» — Пикассо, Брака. Лефоконье, Матисса и др. А ведь пропись — но последнее дело, и особенно всегда были соблазнительны прописи «последнего издания», и в этом худого ничего нет, ибо желание новенького есть простой закон эволюции.
Бурлюк. Изругать «бессюжетными» сюжетами — «новеньким». Ясно: Бенуа трусит назвать это все, по-прежнему, «мазней» — а авторов «неучами» и «вандалами».
Бенуа. Приведу еще одну справочку. Теперь, всякому, мало-мальски знакомому с русской современной живописью совершенно ясно, что Сомов и Бакст — два первоклассных мастера. Можно их любить или не любить, признавать или не признавать, но уже, во всяком случае, никому в голову не придет спорить против того, что они именно не мастера в полном смысле слова. И, однако, лет пятнадцать тому назад, когда Сомов и Бакст «начинали», по публике пронесся совершенно такой же смешок, как теперь, и послышались точь-в-точь те же фразы в приложении к ним: «да так и я умею, вот мой Ваня совсем так же мажет, как ваш Сомов».
Бурлюк. Бенуа критик — враг всего Нового в искусстве — но он единственнейший и опаснейший — он притворяется другом Нового искусства Он претендует на добродушие близкого человека — его жестокость между тем не поддается никакому описанию.
Когда маститый И. Репин посылает проклятия всему новому, мы уважаем его ненависть. Но какую бурю гадливости, отвращения вызывает в нас двуличная тактика А. Бенуа.
Бенуа. Однако, все же налицо впечатление, что искусство замерло или замирает. Неистово орут модернисты и футуристы, машут красными и черными знаменами, лезут на баррикады, кувыркаются, бросают вызовы направо и налево, уверяют, что они все погубят и все воскресят; картины и поэмы, которые они пишут, одна «страшнее» другой; они во всем придерживаются крайностей, и, однако, от всей этой суматохи является лишь впечатление усталости и даже скуки. Все как-то хочется им крикнуть: да успокойтесь же, господа, скажите хоть два слова толком, бросьте этот гвалт самохвальства, покажите, как вы смотрите на жизнь. Но и крикнуть не сумеешь, — до такой степени расходилась стихия торжествующего озорства, до такой степени десятки тысяч молодых людей ушли в сплошное беснование.
Бурлюк. Сегодня он обливает помоями, дискредитирует — даже как на «опыты» уже не смотрит на все новое, а вчера он писал: «Пикассо обновляет — это оздоровление жизни, посещение галереи С. И. Щукина — очищение вкуса — сила воздействия „нового“ на душу — неисчерпаема» и т. д. Если не хочешь идти за этим победным шествием новой красоты, потянуть — силой повлекут.
Бенуа. Недаром мы теперь так заинтересовались детскими рисунками, лубками, изделиями дикарей, вывесками и всякими памятниками первобытных культур. Во всем этом мы как-то лучше «нащупываем душу», мы как-то способны им полнее верить, а ведь именно в какой-либо вере мы нуждаемся, как голодающие нуждаются в хлебе.
Бурлюк. Но Бенуа не хочет ничего «упустить»: он хочет быть нашим «учителем» — «мы открыли» (?)!.. одной рукой Бенуа держит, другой бьет!
Бенуа. Вы, может быть, в претензии на то, что «наши» дети расшалились, что от их возни стало неуютно? Да просто собственного своего голоса от окружающего галдежа не слышишь.
Бурлюк. Бенуа производить впечатление — человека гордого и высокомерного, у него тон папаши, он все время защищает грудью новое искусство — это не бульварная пресса, разинувшая рот от изумления и новых впечатлений — (провинциальный репортеришка А. Д. Левин). — Нет, Бенуа уже нашел, «что делать». Ранее он не замечал, потом «они» стали ругать, потом «смалодушничали» — «добрая тетя» и вдруг стали говорить комплименты.
Бенуа. Но они молодые, здоровые, сильные (Машков не силен? Лентулов не силен? Татлин? да это все форменные силачи) — они еще себя успеют показать, а вы успеете убедиться в том, что «вам так, как они делают, не сделать».
Хоть и злят «Бубновые валеты», и смущают «Ослиные Хвосты», а тут же ведь приходится констатировать, что среди них масса высокодаровитых людей, ярких и сильных. Что-то они еще дадут, чем- то еще порадуют?
Бурлюк. Но это сегодня, а завтра Бенуа — и это что совсем новое в извилистой стезе — этого главаря шайки российских «художественных» и «нехудожественных» критиков. Бенуа ни одного дня не шел прямой линией — он, как петербургская погода: сегодня хвалить, завтра — ругает, сегодня «заигрывает», завтра — оплевывает. Но в последнем фельетоне Бенуа «открыто призывает к бойкоту Новой Красоты», и теперь нам очевидно, в лице Бенуа Новое искусство имеет самого злого, самого хитрого и опасного врага! Бенуа хвалить и понимает Стеллецкого, Шухаева, ничтожного карикатуриста Яковлева — понимает тех, кто пытался подлизаться к беззубому академизму — все же остальное Бенуа оплевывает, топчет, над всем остальным издевается. Ему все равно Сезанн это, Гоген или Ван-Гог — они, кто в деды ему годятся, кто давно мертвы, но чья слава превыше всех тех, кому Бенуа языком своего славословия вытирает пятки.
Бенуа. Так вот и я советую прибегнуть сейчас к этому испытанному средству. Во первых, давайте попросту, без иронии, порадуемся тому, что «они» шалят и дурят: скорее всего это показывает, что они здоровы. А затем «ne faisons pas attention»! Это не значить, что мы будем их игнорировать (ведь это наша плоть от плоти, ну, как же игнорировать?), а так не будем разыгрывать слишком «строгих дядей», а любуясь украдкой, дадим «им» перебеситься и сами этому порадуемся. Среди этих скандалистов целый рой людей в высшей степени даровитых, и грешно допускать мысль, что они все окажутся «пустоцветами».
