— А за рулем им же нельзя…
— За рулем будете сами. Если вопросов больше нету, берите по первому попавшемуся слаобумному гражданину, оформляйте и — вперед.
Фрязин вышел из актового зала в полной растерянности. Под фикусом сидел дурак и смотрел на него преданными глазами. С виду был смирный, слюни не текли. Почему-то Фрязин особенно боялся, когда слюни текут.
— Как звать? — спросил дурака Фрязин, сев на корточки.
— Гы, — улыбнулся дурак. — Володя.
— Стало быть, Володя, будешь моим напарником, — обреченно сказал Фрязин.
— Гы, — сказал Володя и пустил обильные пузыристые слюни.
Глава 7
«У нас, кстати, в коллективе активно обсуждалась проблема чекистов во власти. Мы понимали, что заявления об „угрозах демократии“ в этой связи — заказная попытка некоторых СМИ „демонизировать“ образ ФСБ, создать ей ореол „темной силы“, отстаивающей не государственные, а узкокорпоративные интересы».
Журнал попался интересный.
Жуя бутерброд с колбасой «самашкинской мелкорубленной», Кукин устроился на стуле и раскрыл «Итого» жирными колбасными пальцами примерно на середине.
Министр Сетевой Культуры, демократично именовавшийся Семой Лебедевым, вещал о том, как растет и развивается рунет. Основной заботой Семы было не допустить выхода из рунета в какой-либо другой нет, а также не пускать в рунет лазутчиков из разных других нетов. Интервью с министром остроумно называлось «На net и суда нет». Использование латиницы подчеркивало демократический характер издания — и за меньшие нарушения его легко могли бы закрыть, как закрыли всякие другие. Вернее, закрылись они сами — как сказали в новостях, из-за угрызений совести вследствие проявлений космополитизма.
Сема Лебедев был, наверно, еврей. Вернее, не еврей, а непонятно кто — на таких постах трудились люди, имевшие в паспорте специальную печатку «Жидом не считать». Только с Кукиным таких работало трое.
Кукин листнул дальше, жуя.
В колонке опровергалась новость о присуждении Нобелевской премии по литературе писателю- фантасту А. Позоричу, который уехал в Америку в период обострения антимудацких настроений. Когда Кантемировская дивизия с триумфом вошла в Харьков, Позорич переоделся в женское платье и покинул город. С собой он якобы вывез скандальный роман «Вольдемар, президент», который затем издал у Галлимара в Париже, за что и получил — опять же якобы — Нобелевскую премию.
«Итого» утверждал, что премию гнусному писателю не дали, роман никто не издавал и вообще его в природе не существует, а Нобелевку на самом деле опять дали Министру Великой Русской Литературы Микитину, и опять за книгу «Русские идут» — уже четвертый раз. Для более убедительного описания вручения тут же была присобачена мутная фотография министра во фраке на некоей трибуне, а также написано, что весь нобелевский комитет плакал от счастья.
Большая часть журнала была посвящена голубым. Репортаж об открытии нового гей-клуба в Мурманске, маневры специального десантного полка «Голубые молнии», выход киберсупербестселлера «Алмазный мой конец» — завершающей книги «алмазной» декалогии легендарного Дурцева.
Книгам вообще уделялось много места. Целая серия трудов Министра Лебедева — «Как сделать вебсайт», «Как не делать вебсайт», «Стоит ли делать вебсайт», «Как заказать мне вебсайт». Новый Квакунин — «Заговор сионских подлецов»… Эту надо бы купить, Кукин любил цикл про сыщика Пендюрина, а с тех пор, как автор объединил в одну компанию сыщика, монахиню Евстафию и черного бульдога, книжки пошли совсем уж нарасхват — такое эта троица вытворяла… В секс-шопах даже набор появился: резиновый сыщик, резиновая Евстафия, резиновый бульдог. Хочешь, составляй композиции, сверяясь с текстом, хочешь, сам пользуйся.
От таких мыслей у Кукина встал было хуй, но тут зазвонил телефон и хуй упал. Кукин, жуя, взял трубку и обнаружил, что звонят не ему, но прекрасно слышно, чего говорят люди.
— Привет, Петрович!
— Здорово!
— Новость слыхал?
— А шо?
— Дураков в милицию набрали, в ВОПРАГ! По улице иду, а навстречу дурак в форме! Весь в соплях! Честь мне отдал!
— Во! А к чему бы такое?
— Суть правильное решение. Антимудацкая политика, милый мой. Мудак теперь видит что?
— Хуй что он видит.
— Мудак видит, что он хуже даже дурака! То есть слабоумного гражданина. Может, мудак профессор и доктор наук, а слабоумный гражданин его всегда может пиздануть промеж глаз, и все дела. Потому что — гражданин! Потому что не читал всяких там, блядь, маратов гельманов!
— До чего же мудрый человек Сами-Знаете-Кто!
— Да уж! Да уж!
В трубке запикало, а Кукин остался в недоумении, жуя. Вот же как работает связь.
С самого утра он хворал головой и блевал после вчерашнего перепоя, потом поспал малость и очнулся бодрым и голодным. Кстати обнаружилась колбаса, какие-то консервы без этикетки — малопонятная серая кашица, с равным успехом мясная как и рыбная, но съедобная, потому Кукин ел-ел и не мог остановиться.
Он бы и дальше ел, листая журнал, но тут ввалилась Лолка, держа под мышкой большой художественный альбом. В бархате, с кистями.
— Это еще что? — спросил Кукин, жуя.
— Видишь же — альбом.
— Я вижу. Что за художник?
— Никас Сарафанов. Модный. Пиздажист. Писать о нем буду, вот, взяла для вдохновения.
— Кто-кто? — привстал Кукин, жуя.
— Пиздажист. Пёзды рисует. Сейчас модно — не портреты рисовать, а пёзды. Представь, приходят гости, а на стене пизда в рамке. Портрет сразу можно угадать чей, а тут — интрига: хозяйка ли дома, дочка ли ее, а может, бабушка… Аля Богачева, говорят, заказала аж восемь своих и еще пять — других эстрадных звезд. Деньги к нему рекой текут.
— Ты ему свою закажи, — посоветовал Кукин, жуя. — Пока не обросла по новой.
— Дурак, — не обиделась Лолка.
— Слабоумный гражданин, — поправил Кукин, жуя. — Дураков у нас теперь нет. И в сказках Иван- дурак теперь будет Иван-слабоумный гражданин. «Обманули слабоумного гражданина на четыре кулака». Хотя можно сказать и «Обманули мудака на четыре кулака», наверное, это идеологически выдержано.
— Опомнился, — хмыкнула Лолка. — Ивана-дурака сто лет как отменили. Непатриотично. Иван должен быть умный. В сказках теперь Абрам-дурак.
— В русских народных? — не поверил Кукин, жуя.
— В них.
— До чего же умный человек Сами-Знаете-Кто, — сказал Кукин, жуя. — Альбом покажи.
— У тебя руки жирные.
