Сеня. Вид у него был еще более испуганный, чем обычно.
— Ты здесь? А я в соседнюю будку влетел… На!
Он вытащил из-под рубашки тетрадь и бросил на Артемкин стол.
— Что это? — обрадовался Артемка. — Роль?
— Ну да! Я в твою пользу отказался, понял? Коля дал мне, а я решил: пусть лучше Артемка играет, а я уже много раз играл. Иди сейчас же на репетицию. Там ждут. А я уезжаю, понял? К дяде на дачу. Ну, скорей!
И Сеня бросился вон из будки.
Артемка схватил тетрадь. На первой странице стояло: «Великая семья». Роль Яшки».
— Роль Яшки! — крикнул в восторге Артемка.
Он швырнул сапог в угол и, даже не заперев будку, помчался на Сенную.
«Роль Яшки! — ликовал он на бегу. — Это ж тот самый мальчишка, который расклеивал по ночам листовки, таскал их на завод, дурил головы городовым! Эх, роль! Вот это роль!»
Когда Артемка вскочил в калитку, на сцене уже шла репетиция.
Одним духом он промчался через двор, прыгнул на подмостки и остановился перед Колей.
— Ты что? — спросил тот.
— Я думал, опоздал, — с трудом перевел дыхание Артемка. — Мне еще не пора выходить?
— Куда выходить?
Коля с недоумением смотрел на Артемку, Артемка — на Колю.
— Я думал, опоздал, — опять сказал Артемка.
Леночка и Алеша, репетировавшие какую-то сцену, умолкли и с ролями в руках подошли ближе.
— Ничего не пойму! — вздернул Коля плечом. — С луны ты свалился, что ли?
Вдруг он заметил в руках Артемки роль. Взял ее и еще больше удивился:
— Откуда это у тебя? А Сеня где?
Удивился и Артемка:
— Что такое вы говорите? Он же на дачу уехал.
— На дачу? А роль тебе передал?
— Ну да! И сказал, чтоб я скорей сюда бежал.
— Слышали? — саркастически усмехнулся Коля. — На дачу уехал наш храбрец! А роль Артемке передал. Спасибо, хоть заместителя нашел.
— И скатертью дорога! — засмеялся Алеша. — Трус несчастный! А Яшку и правда пусть Артемка играет. Это ж Яшка будет!
Коля поморщился:
— Не хотелось мне его впутывать. В случае чего, за него и заступиться некому будет. Ну, раз так случилось, пусть играет… Только, Артемка, уговор: никому ни гугу. Это, брат, такая пьеса…
— Не сомневайся, — перешел вдруг Артемка на «ты», — не подведу.
«Фараон идет!»
Пьесу поставили не в воскресенье, как обычно, а в пятницу и пригласили только избранных. Приглашавшие предупреждали: никому ни слова.
Как всегда, перед сценой гости спорили из-за мест, смеялись, перекликались, нетерпеливо хлопали. Петя вышел из-за занавеса, чтобы попросить публику не шуметь и не привлекать шумом кого не следует. Увидев на скамьях всех обычных посетителей, он только и мог сказать: «Ба, знакомые всё лица!» — и ушел, махнув рукой.
Но когда открылся занавес и со сцены зазвучали далеко не обычные слова, у многих гостей вытянулись физиономии и не один папаша подумал: «Как бы тут не влипнуть!» Уходили, забрав детей, во время действия. В антракте Артемка, помогавший переставлять декорацию, заглянул в дырочку занавеса и в восхищении подпрыгнул:
— Дёру дают! Вот пьеса!
— Дашь тут дёру, — мрачно отозвался Петя, — когда такие речи.
— Боишься? — откровенно спросил Артемка.
Петя рассердился:
— Дурак! Я, что ли, эти речи говорю! Я заводчика играю!
Все-таки, когда начался второй акт, публики было еще много.
В первом действии Артемка не участвовал. Теперь, ожидая выхода, он немного волновался.
Почти все участники были на сцене. Там, на ступеньках террасы, одетый в пиджак, со шляпой- котелком на голове, стоял Петя и раздраженно говорил делегатам бастовавших рабочих:
— Опомнитесь! Принимайтесь за работу! Или вам не жалко своих детей?
Леночка играла роль дочери фабриканта. Она стояла за кулисами, недалеко от Артемки, и тоже ждала выхода. В белом атласном платье, со взбитой прической, с жемчужной ниткой на шее, она была так хороша, что гимназист-верзила, игравший полицейского пристава, опустился перед ней на одно колено и приложил руку к сердцу. Но Артемке она в этом богатом наряде показалась чужой, и он с неприязнью косился на ее пышный веер.
Леночка подошла ближе и что-то хотела сказать, но в это время на сцене заговорил Коля. Он играл молодого рабочего, организатора забастовки, играл с подъемом, с большой искренностью, и от его голоса, мужественного и страстного, у Артемки по спине пробежал мороз.
— Хорошо! — шепнула Леночка. Артемка от удовольствия даже зажмурился. Но тут же пренебрежительно сказал:
— А Петька трус!
— Трус! — согласилась Леночка. — Коля молодец. И Алеша тоже. Ведь если директор узнает, что они написали эту пьесу, их исключат из гимназии.
— Как это «исключат»? — не понял Артемка.
— Ну, выгонят. Не прозевайте, вам скоро выходить.
Артемка прислушался.
— Сейчас, — сказал он, подавляя волнение, и озадаченно спросил: — Неужто выгонят?
Со сцены донеслась знакомая реплика. Артемка вздрогнул, порывисто вздохнул и, сделав два шага, оказался перед публикой. Волнение сразу исчезло. Осторожно, на носках, Артемка подкрался к толстому заводчику и приколол ему на спину листовку. В публике засмеялись. Артемка пригнулся и на четвереньках подполз к заводским воротам. Здесь он должен сидеть молча, а при появлении пристава криком предупредить рабочих:
«Фараон идет!» Артемка принялся ждать. Сейчас говорит Петя-заводчик. Как только он кончит, рабочие закричат: «Не желаем! Не желаем!», а Алеша, играющий рабочего-китайца, поднимет вверх желтую руку и скажет: «Мы все есть великий семья!» После этих слов и появится пристав.
Вот Петя договаривает последние слова. Вот уже кричат рабочие. Вот Алеша поднимает руку. Вот в воротах появляется фигура в белом кителе…
— «Фараон идет!» — что есть духу кричит Артемка и окаменевает от изумления: на сцену в белом кителе вошел не верзила-гимназист в гриме полицейского пристава, а носатый чиновник, которого гимназисты называли Брадотрясом.
В публике что-то грохнуло. Был ли это смех или крик, Артемка не знал, но звук вырвался сразу и сразу оборвался. Потом наступила такая тишина, что все явственно услышали, как кто-то приглушенно шепнул: «Доигрались!»
Артемка перевел глаза на гимназистов. Они стояли неподвижно, застыв в тех позах, в каких их застало появление надзирателя гимназии.
— А у него борода трясется, — сказал мальчуган, сидевший, как обычно, на акации.
— Я прекращаю это безобразие!.. Прекращаю!.. — прохрипел чиновник.
Петя вдруг бросился со сцены за кулисы. И сейчас же, судорожно дергаясь, опустился занавес.
