Нужна Митьке эта заграница! Эх, дед! Ведь ждет! Как пить дать! И каждый день на большак к автобусу ходить будет. А вдруг! Бывало уж так. Как-то отец вести в деревню Митьку на выходные отказался. А он взял и уехал на рейсовом автобусе. Благо деньги в копилке были. Глядь — на остановке дед встречает. «Дед! Тебе кто сообщил?!» — «Сон увидел. Тут уж и к попу не ходи». А сам улыбается.
Улыбался дед всегда, даже когда разговаривал с папой. От улыбки на щеках у него были две глубокие морщинки. Ходил дед с тросточкой. Беспокоили суставы. Всю жизнь отработал он лесничим. В городе появлялся редко. Пока работал, приезжал с отчетами, а как на пенсию вышел — дорогу в город совсем забыл. Держали с бабулей пчел, корову, поросенка, кур. За домом — огород, за огородом сад. И яблок, и ягод полно. Перед домом — палисадник с ядреными георгинами, которые кокетливо склоняли свои красивые головки к калитке. Веранда вся обвита хмелем. Солнышко, пробиваясь сквозь густые листья, раскидывало на полу веранды замысловатые узоры, которые менялись, как в калейдоскопе — только в замедленном ритме.
Эх! И малиновую пору из-за этой дурацкой заграницы пропущу! Как только ягоды созревали, все деревенские пацаны, как один, устремлялись в малинник, наперегонки, кто быстрее. Полазят по кустам, росу посшибают, тропинки протопчут. То тут то там похватают. Ссадин и царапин на руках не счесть. А в бидонах дно едва закрыто. Через два дня Митька с дедом по своим же следам идет. По готовым лабиринтам малинника идти легко. И крапива не жалит. И в валежнике больше не запутаешься. Дед берет ягоды не спеша. Заботливо поднимает каждую веточку. Сначала снимает самые крупные да спелые. Потом, как дед говорит, — рохлые. Бидон у него наполняется очень быстро. «Никогда не стремись быть первым, Митька. Знай: свой гриб всегда найдешь. И в любом деле так. Упаси тебя Бог в жизни от жадности, зависти да конкуренции какой. Бери в лесу только столько, сколько тебе надо, не больше. Бидончик ягод, лукошко грибов. И тогда жизнь не в муку, а в радость. И всем добра хватит: и людям, и птице, и зверью».
— Дедуля, а ты бы хотел в городе жить? — как-то спросил его Митька.
— Зачем он мне, ваш город? Там люди живут на скаку. Бегут, сами не зная куда. Ничего нет в жизни красивее и разумнее самой природы. В лесу да в поле от каждой болячки травка есть. Каждая живность свой жизненный уклад имеет. Хоть пчел возьми. Они человека, знаешь, как чувствуют. Если душа не в гармонии — близко к улью не подойдешь. А санитария какая! Я ведь перед тем, как рамки снимать, сначала баню жарко топлю, парюсь, моюсь, белье свежее переодеваю. Иначе не подпустят. Муравьи опять же. Такой высокой организации совместного жительства любое государство позавидовать может. А птицы? Ты посмотри, как они разумно на юг по небу летят! Без слов друг друга понимают. А животные? У меня вот сустав правый сильно болит. Заметь, кошка наша всегда к моему правому боку жмется. Потому как кошки энергетику негативную в себя впитывают. Не веришь? Ей- богу! Лечат!
Слушать деда так интересно, что Митька за ним, как говорит отец, повсюду таскается, как поплавок. А когда про лесные пожары рассказывать начнет, никакой телевизор Митьке уже не нужен. С утра бы до ночи слушал, открыв рот. Бабуля, знай, посмеивается: «Ты, Митька, рот закрывай, а то ворона влетит. Да дедовы байки лучше записывай, а то голова от избытка информации квадратной станет!».
Бабулю Митька тоже любит. Вся она какая-то мягкая и пахнет сдобными булочками. Митьке нравится, когда бабуля его обнимает, хоть он и делает вид, будто отстраняется. Мужик все-таки. Ни к чему телячьи нежности. А уж Люська так на бабуле и виснет. То шьют для кукол бальные платья, то вяжут кофточки да чепчики. То в больницу, то в магазин, то в парикмахерскую играют. Каких только причесок из бабулиных седых волос Люська не наделает! Вместе под ручку за коровой идут, вместе полы в коридорах в банный день моют, пироги пекут. Мама смеется: «Не разлей вода». Словом, в деревне была у них с Люськой райская жизнь. А потому в город возвращаться никогда не хотелось.
И опять в Митькиной душе, словно червяк какой, зашевелилась тревога. А что как отец не шутит? Вдруг не отпустит в деревню? Вдруг, и правда, с собой в свою заграницу потащит? Неужели способен на такое? Да нет! Одумается! Ведь знает, что без деда жизнь Митьке не в радость. Пообещай он сейчас Митьке хоть игровой автомат, Митька бы деда и деревню ни на что не променял. Лучше выбросить «обещание» отца из головы. Как говорит дед, страхи притягивают неприятности.
Дорога
«Будь она неладна!» — как любит говорить дед. В купе было так душно, что Митька вскоре превратился в вялую редиску. Очень быстро в окно смотреть надоело. Наверху на все лады храпел толстый мужик. В мыслях Митька окрестил его Бегемотом, хоть он и представился дядей Жорой. Митька даже не подозревал, какая это пытка часами слушать такие трели. Хоть прищепку ему на нос вешай.
Колючий Митькин взгляд, сверливший толстый живот Бегемота, наконец, сделал свое дело. Бегемот зашевелился, открыл рыбьи глаза и некоторое время смотрел на Митьку своим немигающим взглядом. И от этого Митьке сделалось как-то совсем нехорошо. Но тут, на его счастье, водянистые глаза Бегемота стали медленно закрываться. Наблюдать это было интересно. Словно холодная безжизненная луна медленно закатывалась за темную тучу. Поезд дернулся. Бегемот перевернулся на другой бок. Храп на какое-то время прекратился. И Митька стал спокойно размышлять над словами деда. «Умей, Митька, в каждом человеке найти что-то хорошее. Заметишь — и это хорошее будет развиваться». Нет, тут дед слишком уж загнул! Что хорошего, к примеру, может быть в Бегемоте? Обрюзгший, жирный! А как перегаром от него разит! Взгляд до того дебильный — смотреть тошно! Говорить начнет — так пошлостью и брызжет! Но тут вспомнился разговор Бегемота с отцом. Митька тогда стоял в коридоре и слушал вполуха. И все же один эпизод запал в душу. «Знаешь, люблю я стариков, — изливал душу Бегемот. — Не знаю почему. Люблю и все! Не веришь? Может потому, что своих родителей уж давно на свете нет. Бабке-соседке с каждой получки по двести рублей отстегиваю. И краны ей чиню, и полки прибиваю. Иду в магазин — целую сетку всякой всячины напокупаю. Глядишь, ей этого на две недели хватает. Вот скажи, как безродной старухе на свою пенсию прожить? Огорода нет, здоровья, чтобы подрабатывать, — тоже. Привык к ней, как к матери родной. День не увижу — скучаю. Меня тут зимой какие-то ханурики избили, так она день и ночь возле постели сидела. Открою глаза — сидит, гладит меня по голове, плачет. Как за маленьким за мной ходила».
У Митьки аж затылок зачесался. Кто его знает! Может, и правда. Хотя он и соврет — недорого возьмет. А Бегемот уже снова сыпал похабщиной: «Значит так: топчет во дворе петушок курочку. Старик со старухой в окно наблюдают. Вдруг старуха всполошилась, вышла на крыльцо и бросила во двор пшеничных зерен. Петух соскочил с курицы и, как ни в чем ни бывало, принялся зерна клевать. Дед перекрестился и прошептал: «Господи! Не приведи когда-нибудь так оголодать!» Ну, Бегемот ржет, как жеребец, — ладно. А отец-то что? Ну что в этом смешного?
Замелькали фонари какой-то станции. Поезд замедлил ход. Бегемот развернулся и снова захрапел. Интересно, что хорошего бы откопал в Бегемоте дед? Во всех деревенских умел он отыскать какие-то достоинства. И Митька привык смотреть на соседей дедовыми глазами. Дед Михей, хоть и злоупотребляет малость — шутник и балагур, каких поискать. У бабы Нади — Божий дар с людьми ладить. У Григория Павловича — ума палата. К нему вся деревня за советом ходит. Василий Петрович — с большим достоинством человек. Всю жизнь в депутатах. Баба Тоня — труженица великая. Весь вдовий век одна в деревне жила, а и в доме, и в огороде, и в хлеву такой порядок. Все будто языком вылизано. Ни одна вещь как попало не брошена. И молоток, и топор, и пилу в руках держать умела. Дед Филька — добрая душа, каких мир еще не видывал. Кому в чем нужна помощь — к нему идут. Никому не откажет. Ему каждый в деревне за версту рукой машет, приветствует. Митька как-то на дедов манер пробовал одноклассников по косточкам разобрать. Но такого результата, как у деда, не добился. У всех одноклассников недостатки, как ни крути, так и на глаза и лезли, словно мидасовы уши. Цыганков — хвастун, каких свет не видел. Птицына — скупердяйка, у нее снега зимой не выпросишь. У Маркова один принцип: сила есть — ума не надо. Забродина — только собой и любуется целыми днями, только на себя в зеркало и пялится. Если какой прыщик на лице вскочит — уже и в школу не идет, лечится. Во-общем, у каждого что-нибудь.
Колеса отстукивали свой верный ритм. И мысли вытанцовывали чечетку в такт их бесконечной музыки. Почему в дороге так хорошо думается? И не важно, на машине ты едешь или на поезде. Отец сказал, что утром пейзаж будет уже другим. Ну и что? Не видел он пальм по «телику», что ли? Лучше бы с дедом в мастерской доски стругал. Тот собирался наличники резные делать. Мастерил дед все очень
