друг друга…
— Бог — тоже отвергнутая гипотеза.
— Постой! — Володю внезапно осенило. — Бога нет, и души нет прекрасно. А любовь есть?
— Отвяжись, — тихо сказал Новиков.
— Нет, позволь, позволь! — наскакивал Володя, развивая мысль. — Души нет, бога нет, а в организме человека нет ни одного элемента, не входящего в таблицу Менделеева. Ну-ка сделай логический вывод!
Новиков молчал.
Володя, вдумчиво подбирая слова, сделал вывод сам:
— Так вот: любовь, то есть появление избирательного взаимного тяготения полов, есть результат биоэлектрохимических процессов в клетках мозга и, следовательно, может быть изучена и моделирована наравне с памятью, наследственностью и прочими продуктами реакций РНК и ДНК'. Согласен?
— Допустим, — нехотя сказал Новиков. — А дальше что?
— Ну, как ты не понимаешь? Эта идея позволит создать… — Володя запнулся. — Ну, что ли, локатор любви… Анализатор любви, — проговорил он уже увереннее. — Анализатор, который обеспечит правильный выбор Единственной. — Володя воодушевился. — Да, это мысль! Анализатор исключит ошибки. Представь себе, Алешка, никаких страданий влюбленных.
— Представляю себе! — с неожиданной злостью ответил Новиков. Он вскочил и принялся натягивать брюки. — Представляю твой анализатор любви! Белые шкафы, набитые микромодулями. Блок кодирования, счетно-решающий блок, дешифратор. Двое парней с тестерами лазают за панелями, устраняют замыкания. Ты встречаешь на улице блондинку анатомического типа Тоси и приглашаешь ее 'анализироваться'. Для начала — экспресс-анализ крови и прочего. Вам надевают манжетки сфигноманометров. Вам бреют головы и мажут их контактной пастой для датчиков суперэнцефалографа. Я оптимист и полагаю, что теменную кость удалять не будут…
— Что с тобой? — озадаченно спросил Володя.
А Новикова несло:
— Вам вкалывают в нервные места китайские иглы. Анализатор гудит, мигает цветными сигналами. Старший оператор говорит: 'Молодые люди, посмотрите друг другу в глаза. Так, а теперь — через гипнофильтр А-27. Благодарю вас. Жора, отцепляй от них датчики'. Блок дешифровки выстреливает голубой бланк с розовыми амурами: 'Не можете любить друг друга'. И ты идешь искать следующую девушку…
Новиков ожесточенно махнул рукой и зашагал по мосткам к берегу.
В середине следующего дня они встретились на лекции по защите от излучений.
— Я думал о твоем анализаторе, — сказал Новиков вполголоса. — Не знаю, нужен он человечеству или нет, а вот посмотри-ка на эту схему.
Он протянул Володе свежий номер академического журнала, раскрытый на статье С. Резницкого.
— Тут какая-то гипотеза о биологическом коде сонастроенности. Статья мудреная, с ходу не осилишь. А вот схема, по-моему, интересная…
Радий Петрович привык командовать людьми и приборами. Он привык ощущать приборы как продолжение своего зрения, своего слуха, своей воли. Кроме того, он привык видеть перед собой за координатной сеткой экрана знакомую картину звездного неба. Видеть свое положение в Пространстве — без этого летать было нельзя.
Теперь, когда корабль оглох и ослеп, Радий Петрович не то чтобы просто испугался, а был ошеломлен странным ощущением собственной ненужности и невозможности управлять ходом событий. Он перестал быть командиром, и это, кажется, было страшнее, чем врезаться в Юпитер.
А врезаться могли каждую секунду.
Оцепенение первых минут прошло. Как мог он, командир, допустить, чтобы двое мальчишек, впервые вышедших в Пространство…
— Куда?! — крикнул он так, как не кричал еще никогда в жизни. — Куда направили?
Губы его прыгали, голос срывался. Он видел их белые лица на мутном фоне бокового экрана. Заостровцев не оглянулся на окрик. Руки его безжизненно висели по бокам кресла, излохмаченная голова лежала на панели управления двигателями. Как раз под его щекой медленно ползла вправо стрелка поворотного реактора.
Новиков посмотрел на командира. Лицо его было странно искажено — будто одна сторона отставала от другой.
— Сейчас, Радий Петрович… Минутку…
Новиков потянулся к переключателям мнемосхемы — дальним на пульте. Перед командиром засветилась масштабная схема: Юпитер, спутники, кольца их орбит, красная линия пути корабля…
Не ведь это была лилия рассчитанного курса, ее не с чем было сравнить, потому что внешние датчики системы ориентации не подавали на мнемосхему истинного курса.
Радий Петрович представил себе, как 'Ашперон' на выходной кривой углубляется в Ю-поле — углубляется дальше, чем следует…
Кроме того, на развороте кораблю предстояло пересечь орбиты десятка спутников Юпитера — а ведь Каллисто и Ганимед почти с Землю величиной. Конечно, возможность столкновения практически исключена, но когда движешься без информации извне, то и мелкие спутники — дико кувыркающиеся в пространстве ледяные и каменные глыбы — кажутся неправдоподобно близкими.
— Вы не могли рассчитать курс без внешних датчиков, — жестко сказал командир. — Я запрещаю…
Тут он осекся. Он был командир и мог запретить что угодно, но, запрещая, он должен, был продиктовать свое решение. А решать что-либо в этой дикой ситуации было невозможно.
Новиков тряс за плечи сидевшего рядом Володю.
— Да очнись ты! — кричал он ему в ухо. — Вовка, очнись! Что дальше? Корректировать надо!
В отчаянии он крутанул Володино кресло, сгреб пятерней его волосы, мокрые от пота.
Володя вдруг дернулся, открыл глаза.
— Поправки! — обрадованно заорал Новиков. — Чего уставился, баран, поправки давай!
Мутные глаза Володи прояснились. Он расправил плечи, натянулся, на его худом лице появилась улыбка, показавшаяся командиру идиотской.
— Так хорошо, — тихо проговорил Володя. — Так не давит… не крутит… Надо было сразу боком…
Новиков притянул его голову вплотную к своей.
— Давай, милый, — лихорадочно шептал он. — Поправки давай.
И снова командиру показалось, что они сошли с ума.
Из дальних времен парусного флота перешло в космонавтику железное правило: при живом капитане рулем не командуют. А эти двое командовали. Они колдовали над блоком программирования, вводили поправки. Они вели корабль, а он, командир, смотрел на них, ничего не понимая и все острее ощущая свою ненужность…
Время шло. Космотанкер, все еще разгоняясь, описывал выходную кривую, которая, как опасался командир, могла оказаться безвыходной. Опасались ли этого те двое? Похоже, им было безразлично. Теперь они не суетились у пульта.
Откинувшись в креслах, они спали. Володя то и дело ворочался, как будто пытаясь забраться на сиденье с ногами, сжаться в комок. Обхватывал голову руками, стонал.
Новиков лежал безжизненно, уронив лобастую голову на грудь.
Да, они спали.
Командир понял, что будить их бессмысленно. Все стало сплошной бессмыслицей с тех пор, как по ушам ударил ревун. Он еще раз посмотрел на мнемосхему, по которой, удлиняясь неприметно для глаза, ползла красная кривая. Тупо подумал, что не эта вымышленная кривая, а та, истинная, по которой шел корабль, могла в любой момент оборваться грохочущей гибелью. Он сам удивился безразличию, с которым об этом подумал. Перенапряжение брало свое. Командир закрыл глаза.
