начпункта.
О, блин! Зомби хоть бы хны. Как в кино.
Кино.
На мгновение Дристуну показалось: он и вправду очутился в кино, стал героем фильма. Героем, которого сейчас сожрут, растерзают на куски. Героем, который дурак, дебил, идиот, потому что забыл: у него ведь есть автомат!
Дристун метнулся к плите и испытал радостную дрожь, когда руки ощутили холод стали.
Еще посмотрим, гниды, кто кого! Иногда План человека оказывается сильнее Плана смерти.
'Вот он, мой План!'
Автомат рявкнул, изрыгнув рой металлических пчел. Пчелы вонзились в голову Черного, и та разлетелась на куски. Зомби упал на спину и больше не шевелился. В лицо Дристуну хлынул запах гнили, и, перегнувшись, он стал блевать. Блевать только что съеденной, такой замечательной, натуральной смоленской тушенкой. Блевать на когда-то белоснежный, его же руками отмытый кафель. Блевать, потому что ему было мерзко. Блевать, потому что это было не кино.
Дристун сплюнул кислятиной, вытер рот.
Нужно убираться отсюда.
Скорее.
Он направился к дверям, нервно вздрагивая.
Если ожил один гад, наверняка ожили и остальные. Так было в кино.
Десять зомби против одного живого человека.
Выглянул в коридор. Никого. Тусклый свет люминесцентной лампы. Так. Вперед. Шаг за шагом.
Кухня стоит отдельно от казармы, здесь же столовая: два длинных дубовых стола. За ними они жрали. В столовке – никого.
Дристун вышел на крыльцо и тут же увидел их. Раз, два, три, четыре… Совсем недавно так же считал банки с тушенкой, теперь приходится считать зомби. Десять. Все.
Зомби приближались со всех сторон, некоторые из них передвигались на четвереньках, а одна тварь в зеленой камуфляжной куртке ползла на брюхе, извиваясь, как червь.
Дристун сбежал с крыльца, полоснул свинцом по ближайшему зомби, но в голову не попал.
Взгляд его уперся в пулеметную вышку. Ага.
Но – придется пробежать через строй зомби. Блин блинский.
Не теряя времени, Дристун понесся прямо на мертвецов.
Черт, до чего они мерзкие вблизи. Более мерзкие, чем Черный. У того хотя бы не вывалились глаза, не торчали из вспухшего брюха сизые кишки. Вокруг голов – роя мясных мух. Для мух эти ублюдки – тушенка.
Слева – зомби, справа – зомби. По правому – очередь. Прямо в башку. Вот так.
Дристун ощутил, как что-то чиркнуло по руке, но не остановился. Через пару секунд он был у пулеметной вышки, а зомби неуклюже разворачивались, готовясь повторить атаку.
Ботинки гулко ударяют по металлическим ступеням. Вот он, пулемет. Где ленты? Где ленты, мать их за ногу? Ага, вот они. Вот так.
Пулемет повернут в сторону границы, откуда ждали душманов. Но душманов нет, и, вероятно, никогда и не было. А вот зомби – есть.
Дристун дернул пулемет, глухо скрипнувший на шарнирах. Развернул – ствол теперь смотрел не на лес, а на казарму.
'По боевым товарищам – огонь!', – мелькнула в голове неуместная мысль.
Дристун поймал зомби в перекрестье прицела и надавил на гашетку…
Он сидел на пулеметной вышке. Пахло порохом и кровью. Ветер приятно холодил остриженную голову.
Внизу было… красно. Красная трава в которой валяются части тел, и вырванные куски мяса.
Но почему ноет рука?
Дристун взглянул.
Блин блинский!
На коже – синеватый след от зубов, сочащийся кровью. Укусили-таки, когда прорывался к пулемету.
И что теперь? Неужели, все будет, как в кино?
А в кино укушенный герой непременно становился зомби.
Спина похолодела, когда Дристун представил, что он станет таким же, как они. Нет, нет, ни за что! Лучше смерть.
Он посмотрел на АКМ.
Нет, пока рано. Может быть, ничего не будет. В конце концов, фильмы – вранье.
Дристун вздохнул, поднялся.
Спустился с вышки, прошел через кровавый двор (под подошвой что-то склизко всхлипывает, лучше не смотреть что именно) к казарме. Там должна быть аптечка.
Промыв рану, Дристун залил ее йодом. Скрипнул зубами: терпеть. Теперь бинт.
Повязка получилась довольно аккуратная.
Но – надо валить отсюда.
Найдя в казарме чей-то рюкзак, Дристун вывалил на пол барахло, и направился в кухню.
Черный все так же лежал на полу. Туча мух кружила над ним. Лежи, товарищ начпункта. А я – сваливаю.
Тушенку – в рюкзак. Двадцать банок. Нож, ложка, спички. Все спички. До единой. Хлеб! До крошки.
Так.
Товарищ начальник, позвольте побеспокоить.
Дристун склонился над зомби, ошмонал карманы. Вот они, ключики.
Через двор – к гаражу. Вездеход мирно дремлет под тентом. Просыпайся! Тент – долой.
Юноша бросил наполненный под завязку рюкзак в коляску.
Теперь – главное.
Патроны.
Для АКМ.
Конечно, он едет из этого ада к живым, где оружие ни к чему, но… все же.
Патроны хранятся в администрации. В логовище Черного.
Дристун застыл перед сейфом.
Блин блинский. Вот облом, а.
Код к сейфу остался в снесенной автоматной очередью башке Черного.
Пошарив на полках, Дристун нашел несколько обойм к АКМ, а также пистолет ТТ и коробку патронов. Хотя бы так.
Скорее.
В гараже Дристун нарыл дополнительную канистру бензина, немного подумав, взял с собой топор и саперную лопату.
Когда он забросил все это в коляску, и оседлал вездеход, со стороны казармы раздался тоскливый вой.
Твою ж мать! Совсем забыл про Джека.
Рука юноши замерла на газульке.
Что делать? Тушенки двадцать банок.
Картинка в голове: немецкая овчарка лижет его соленое от слез лицо, он обнимает пса за шею, шепчет: 'Я хочу домой, Джек. Хочу домой, к маме'.
Дристун спрыгнул с вездехода и побежал через двор к казарме, там, у северной, покрытой мхом стены, расположилась будка Джека.
Вездеход пер через заросшую кустами просеку. Еловый лапник время от времени щупал водилу и
