было так необычайно и волновало его — таких приключений у него никогда раньше не было. И он неуверенно спросил:
— Как же вы дошли до этого? Разве не ужасно так жить?
— Да, ужасно… — Она говорила с каким-то своеобразным мягким акцентом. — Вы хромаете, вас ранило, да?
— Я только что из госпиталя.
— Страшная война!.. Все горе из-за этой войны. Когда она кончится?
Он посмотрел на нее.
— Скажите — вы какой национальности? — Русская.
— Да ну? А я ни разу не встречал русской девушки. Он заметил, что она взглянула на него и быстро опустила глаза. И вдруг спросил:
— Правду говорят, что таким, как вы, плохо приходится?
Она просунула руку в желтой перчатке к нему под локоть.
— Не так уж плохо, когда встретишь такого хорошего мальчика, как вы. Правда, у меня не было хороших. — Она улыбнулась, и улыбка ее, как и речь, была неторопливая, доверчивая. — Вы подошли, потому что я была грустна, а другие подходят, только если я весела. Я не люблю мужчин. Когда их узнаешь, то любить их невозможно.
— Ну нет, вы узнаете мужчин не с хорошей стороны. Нужно их видеть на фронте! Ей-богу, там они просто великолепны, и офицеры и солдаты, все. Все готовы на самопожертвование. Такого еще никогда не бывало. Это замечательно!
Обратив к нему серо-синие глаза, она сказала:
— Ты, наверное, тоже среди них не последний. И я думаю — ты видишь в мужчинах то, что есть в тебе самом.
— Да нет же, вы ошибаетесь! Уверяю вас, когда мы шли в атаку, в ту, где меня ранили, у нас в полку не было ни одного, кто не показал бы себя настоящим героем. Как они шли вперед! Никто не думал о себе, это было просто великолепно!
Она прикусила нижнюю губу, и голос ее прозвучал как-то странно:
— Ну, а неприятель?.. Быть может, там тоже храбрые солдаты…
— Да, я это знаю.
— А вы не злой. Как я ненавижу злых людей!
— Нет, люди совсем не злые. Они просто не все понимают.
— Ах, вы просто ребенок, хороший, добрый ребенок!
Ему не очень-то понравилось, что его назвали ребенком, и он нахмурился. Но, увидев растерянность на ее напудренном личике, сразу смягчился. Как она испугалась!
Она проговорила заискивающим тоном:
— Но за это вы мне и нравитесь. Как приятно встретить такого хорошего мужчину!
Это ему еще больше не понравилось, и он отрывисто спросил:
— Вы сказали, что одиноки? Разве у вас нет знакомых среди русских?
— Русских? Нет! Город такой большой. Вы были на концерте?
— Да.
— Я тоже. Я люблю музыку.
— Все русские, кажется, любят музыку.
Она снова посмотрела ему в лицо, как будто боролась с желанием что-то сказать, потом сказала тихо:
— Я всегда хожу на концерты, когда у меня есть деньги.
— Неужели так туго приходится?
— Сейчас у меня остался один шиллинг. — Она засмеялась.
Ее смех взволновал его — всякий раз, когда вы слышал ее голос, ему почему-то становилось жаль ее.
Они подошли к узкому скверу, прилегающему к Гауэр-стрит.
— Здесь я живу, — сказала она. — Пойдемте.
Долгую минуту он был в нерешимости, но она легонько потянула его за руку, и он, уступив, последовал за ней. Они прошли через слабо освещенную переднюю и поднялись в комнату, где шторы на окне были опущены и газ едва горел. Напротив окна висела занавеска, отделявшая часть комнаты. Как только дверь за ними захлопнулась, она подняла голову и поцеловала его — так, очевидно, было принято у женщин ее профессии. Ну и комната! Зеленые с красным обои, дешевая плюшевая мебель произвели на него отталкивающее впечатление. От каждой вещи веяло холодом, и комната как бы говорила своим обитателям: «Сегодня здесь, завтра там». Только небольшой кустик папоротника «Венерин волос» в простом горшке был свеж и зелен, словно его обрызгали водой полчаса назад, и в нем было что-то неожиданно трогательное, как и в самой девушке, несмотря на ее трезвый цинизм.
Сняв шляпу, она подошла к газовому рожку, но он быстро сказал:
— Нет-нет, не надо больше света. Лучше откроем окно и впустим лунный свет.
Ему почему-то стало страшно увидеть все здесь слишком отчетливо; кроме того, в комнате было душно, и, подняв шторы, он растворил окно. Девушка послушно отошла и села у окна напротив него, облокотившись на подоконник и опустив подбородок на руку. Лунный свет падал на ее щеку, только что напудренную, и на вьющиеся светлые волосы, на плюшевую мебель, на его хаки, и все стало каким-то призрачным, нереальным.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Мэй. Это я так придумала. Ваше имя я не спрашиваю. Все равно не скажете.
— Как ты недоверчива, крошка!
— У меня есть на то причины, сам понимаешь.
— Ну, конечно, вы всех нас, мужчин, считаете скотами.
— У меня сто причин всего бояться. Я стала ужасно нервная и никому не доверяю… Ты, наверно, убил много немцев?
Он усмехнулся.
— Это трудно сказать, пока не доходит до рукопашной. Мне пока не приходилось участвовать в таком бою.
— А ты, наверно, рад бы убить немца?
— Рад? Не знаю. Мы все в одинаковом положении, если уж на то пошло. Нам совсем не нравится убивать друг друга. Но мы выполняем свои обязанности, вот и все.
— Как это ужасно! Может быть, и мои братья убиты.
— Ты не получаешь никаких вестей?
— Нет, где там! Я ничего не знаю ни о ком. Как будто у меня нет родины. Все мои близкие — папа, мама, сестры, братья… Нет, я их, наверно, уже никогда не увижу. Война… она крушит и крушит все… разбивает сердца.
Она снова прикусила мелкими зубами нижнюю губу, будто огрызаясь.
— Знаешь, о чем я думала, когда ты подошел? О своем родном городе и о нашей реке ночью, при луне. Если бы можно было увидеть все это, я была бы счастлива. Ты когда-нибудь тосковал по дому?
— Да… там, в окопах. Но об этом не говорят, стыдно перед товарищами.
— Ну еще бы, — прошипела она. — Вы там все товарищи. А мне-то каково одной здесь, где все меня презирают и ненавидят, где меня могут схватить и посадить в тюрьму.
Он слышал ее учащенное дыхание, и ему стало жаль ее. Наклонившись, он дотронулся до ее колена и пробормотал: «Ну, ну, не надо!»
— Ты первый пожалел меня! Я так отвыкла от этого, — проговорила она глухо. — Тебе я скажу правду… Я не русская. Я немка.
Это признание, этот задыхающийся голос! Он подумал: «Что же, она воображает, будто мы воюем с женщинами?»
— Какое это имеет значение, дорогая?
Она посмотрела на него пристально, словно хотела заглянуть в душу, и сказала медленно:
