Совр.опыт оглашения, Крещения и воцерковления. Опыт Санкт-Петербургской епархии.

именем «Перестройки», Русская Православная Церковь не сумела подготовиться надлежащим образом: с 1988 по 1990 годы в ее храмах крестились сотни тысяч вчерашних безбожников, из них только десятки, если не единицы с предварительным оглашением. Последствия этой «грандиозной» всероссийской акции выразились в степени воцерковленности современного общества: из общего числа крестившихся за этот период людей, только немногие регулярно посещают православные храмы; остальные же, увы, — церковные «мертвые души». И в тоже время ни у одного здравомыслящего церковного человека не повернется язык обвинить священноначалие в грехе нерадения, ибо понятны причины, по которым даже минимальная норма традиционного оглашения оказалась за бортом тогдашних событий. Во-первых, не было уверенности, что очередная идеологическая оттепель не обернется для Церкви очередными заморозками, как это уже не раз случалось в предыдущие годы советской истории. Поэтому, пользуясь моментом, спешили крестить как можно больше без всякой катихизации, в определенном смысле истолковывая сложившуюся ситуацию как «крещение страха ради смертного». Во-вторых, даже когда окрепло убеждение, что речь идет не о временном лукавом послаблении, а о радикальной государственно- идеологической реформе, Церковь более полувека принуждаемая к миссионерскому и катихизическому молчанию, не смогла в кратчайшие сроки выставить из своей среды достаточное количество людей, способных на практике реализовать приемлемую форму вступления в тайну богочеловеческого Организма. Даже сегодня, спустя десятилетие, таких людей все еще не хватает, что же говорить о прошлом. Автору вспоминается рассказ одного молодого уральского священника, достаточно ярко характеризующий внутрицерковную ситуацию того времени в границах указанной проблематики. Этот священник был рукоположен в первые годы перестройки и сразу же активно включился в катихизаторскую деятельность. Его сослуживец, почтенный отец-протоиерей не замедлил высказать свое недовольство, ссылаясь на то, что в его время никому и в голову не приходило утруждать решившихся креститься еще и какими-то дополнительными беседами. Молодой священник согласился, что для того времени сама решимость до некоторой степени заменяла необходимую подготовку; но теперь, когда желание и возможность креститься не связаны ни с какой серьезной жертвой, Церковь просто обязана с традиционной ответственностью отнестись к своим новым неокрепшим чадам. Очевидно, что период вынужденного упадка и насильственной немощи не может служить примером новой традиционности… Церковь должна вернуться и уже возвращается к практике такого приема в свое Естество, какой подразумевается самой сутью совершаемого Таинства.

Решительные сдвиги в этом направлении на уровне официальных постановлений высшей церковной власти произошли в 1991 году; указом Священного Синода создан отдел Московской Патриархии по религиозному образованию и катихизации в целях «объединить методически и организационно разные слои церковного общества в деле просвещения и катихизации».[28] На Отдел возложены практические организационные задачи, научно-богословская помощь и координация усилий отдельных приходов, братств и епархий, а также других церковных и общественных структур в стремлении последовательно реализовать Божественную заповедь о всемирной евангельской проповеди (Мф. 28:19–20). В этом смысле данная работа в целом, а в особенности ее вторая практическая часть посвящены этой же непреходящей задаче.

II. ТРАДИЦИЯ КРЕЩЕНИЯ

Прием в Церковь с самых первоначальных времен не осуществлялся через одно исповедание веры. Человек, таинственно не родившийся от воды и Духа, не мог сделаться действительным причастником Божественной жизни, несмотря на любое, хотя бы и самое глубокое понимание христианского богословия. «Ибо как в естественном рождении нужно сначала получить бытие, а потом уже делать и испытывать, что нам свойственно… так и в божественном возрождении нужно прежде начать существовать для Бога, а потом уже делом обнаруживать любовь к Нему и все прочее, что относится к доброй жизни».[29] Такое возрождение называлось также крещением и воспринималось самой Церковью в качестве непреложной божественной заповеди (Ин. 3:3–5). Подобные заповеди получили в православной традиции наименование таинств, ибо в их церковном осуществлении христианин не столько понимает, сколько испытывает переживания, сущность которых не только не может быть полностью выражена средствами формально-логического языка, но и вообще ускользает от человеческого понимания. Христос, обещавший оставить Себя христианскому миру «до скончания века» (Мф. 28:20), исполнил Свое обещание в заповеданной Церкви сакраменталогии. Вступление в Церковь через крещение являлось вступлением в Тело Христово: «ибо все мы одним Духом крестились в одно тело» (1 Кор. 12:13), человек, «родившийся свыше», становился членом народа Божьего, и именно поэтому Церковь с древнейших времен относилась к этому акту с исключительной серьезностью. В первую очередь это означало вышеуказанную практику оглашения; во- вторых, молитвенное предстательство участвующих в катихизации о готовящихся к Таинству, соединенное с аскетическими усилиями поста; последнее свидетельствовало о крепкой духовной связи учеников и учителей задолго до самого крещения. «Кто убедится и поверит… и обещается, что может жить сообразно… тех учат, чтобы они с молитвой и постом просили у Бога отпущения прежних грехов, и мы молимся и постимся с ними» — (выделено мной — Е. Г.).[30] Наконец, целостное всеобщее участие христианской общины в совершающемся вступлении в Церковь ее новых членов, выражалось в том, что после крещения неофитов вели «…в общее собрание, к так называемым братьям для того, чтобы со всем усердием совершить общие молитвы, как о себе, так и о просвещенных… По окончании молитв мы приветствуем друг друга лобзанием. Потом к предстоятелю братии приносится хлеб и чаша воды и вина…».[31] Как видно из этого описания, второй акт древнего приема в Церковь совершался в церковном собрании непосредственно перед причащением евхаристических Даров.[32] И то, и другое совместное сакраментальное переживание являлось как выражением радости народа Божьего о новых братьях и сестрах, так и свидетельством самой Церкви о состоявшемся принятии в нее новых членов.

Этот древнейший порядок вступления в Церковь, засвидетельствованный и другими памятниками раннехристианской письменности,[33] связан с самой сущностью таинства крещения. «Как и всякое таинство, — пишет о. Николай Афанасьев, — таинство приема совершается Церковью в Церкви… Прием в Церковь не является индивидуальным актом, совершаемый лицом, имеющим способность совершить таинство крещения. Вступление в Церковь имеет отношение не только к лицу, которое принимается в Церковь, но и ко всей Церкви Божией… (выделено мной — Е. Г.) В описании Иустина мы не находим прямых указаний, кто фактически совершает таинство приема в Церковь, но это умолчание только относительное. Когда Иустин говорил «мы», то оно у него означало церковный народ, который включает в себя предстоятеля церкви, так как без последнего не могло быть самого церковного народа. Это было основное положение древней экклезиологии. В таинствах священнодействует вся Церковь во всей полноте, в которой каждый ее член служит в своем царственном священническом звании» (выделено мной — Е. Г.),[34] что никоим образом не противоречило общепринятой норме совершения конкретного церковного таинства лицом, имеющим на это соответствующие сакральные полномочия; народ Божий включает в себя совершителей таинств.

Относительно времени совершения крещения известно, что первоначально «каждый день мог стать днем Господним»,[35] но уже со II века прием в Церковь новых членов осуществляется в дни особого богослужебного торжества. Вначале таковыми были Пасха и Пятидесятница, затем, в виду увеличения количества вступающих в Церковь, к этим дням присоединяются другие великие праздники: Богоявление, Рождество, и, наконец, праздники в честь апостолов и мучеников. Глухим отголоском подобной традиции служит современная литургическая практика: на некоторых двунадесятых праздниках, а также в Страстную Субботу и Пасхальную седмицу на божественной Литургии вместо «Трисвятого» поется «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся». Этими словами древняя Церковь напоминала впервые присутсвующим на Евхаристии о том, что они соделались ее живыми