попали сюда эти два вагона. Воентехник поднимается в передний передохнуть, укрыться от ветра. Нетронутый холм снега на открытой площадке. Дверь открывается с пронзительным вскриком стылого железа.
Воентехник садится, закрывает глаза. Тишина, ветер, удары метронома. Еле слышно возникают звуки движения колес, голоса людей, хранимые памятью тех мирных дней, когда он каждое утро ездил в институт этим трамваем и у Финляндского в трамвай набивались приезжие, а у Флюгова шумно втискивались студенты Политехнического. Голос кондукторши, звон денег, гудки машин, и вдруг, обрывая эти воспоминания, резко и громко дзенькает трамвайный сигнал.
Заледенелый подъезд Физико-технического института. Напротив, в парке, зенитная батарея. Из вестибюля доносятся голоса. Воентехник открывает дверь…
На застекленной веранде дачи Сталина в Кунцеве несколько человек сидят в ожидании. Сюда вызваны трое из ведущих физиков страны, причем каждый из них не случайно: Владимир Иванович Вернадский — как крупнейший специалист по радиоактивным материалам. Сергей Иванович Вавилов — как директор Физического института и Абрам Федорович Иоффе — как директор Ленинградского физтеха и глава школы советских физиков.
На веранде кожаный учрежденческий диван, желтый канцелярский стол и желтые стулья, вся эта мебель какого-то обезличенно-казенного вида.
Входит Сталин, здоровается с ожидающими здесь Зубавиным и академиками.
— Здравствуйте, товарищ Сталин. Разрешите представить вам — Владимир Иванович Вернадский… Абрам Федорович Иоффе… Сергей Иванович…
— Мы знакомы, — говорит Сталин, обращаясь к Иоффе, затем к Вернадскому: — Здравствуйте, Владимир Иванович.
— Здравствуйте, здравствуйте, очень рад с вами встретиться, — добродушно и беззаботно отвечает Вернадский. Он здесь самый старший и обращается со всеми, включая Сталина, по-отечески покровительственно.
— Наверное, товарищ Зубавин рассказал, что нас интересует? Как вы полагаете, — говорит Сталин, — могут ли немцы изготовить бомбу такой силы? Реальна опасность того, что они ведут эти работы?
Вавилов решается ответить первым:
— У немцев, товарищ Сталин, для этого есть все, у них отличная химия. У них осталось немало крупных ученых, великолепные лаборатории… Что касается физики, то Абрам Федорович может подтвердить, он работал в Германии, физика мирового класса…
— Так, так. — Сталин переводит взгляд на Иоффе.
— Теоретически не существует никаких препятствий, — начинает было Иоффе, но спохватывается: — Как практически сложится у них… у немцев… не знаю. Видите ли, слишком мало данных есть, чтобы судить…
— А вот некоторые ваши молодые сотрудники, Абрам Федорович, сообщают нам, что в западных журналах перестали печатать статьи по атомной физике, — не торопясь, рассказывает Сталин.
— Да. Сперва в английских прекратили, подтверждает Иоффе, — а сейчас и в американских.
— На основании этого они делают вывод, что работы засекречены. Почему, спрашивается?
После некоторого молчания Вавилов отвечает:
— Возможно, чтобы не давать материала немцам. Они опасаются, что немцы развернули работы над бомбой.
— Так, так…
— А может, американцы с англичанами сами тоже приступили к работам, — добавляет Иоффе.
— И нам, товарищ Сталин, пора бы подумать об этом, — простодушно советует Вернадский.
— Почему же вы, академики, специалисты, сами не ставили об этом вопроса? — Голос Сталина становится жестко-угрожающим. — Почему вы ждете, когда вас вызовут? Почему, наконец, товарищ…
— Флёров, — подсказывает Зубавин, — младший лейтенант…
— Да, младший лейтенант, обыкновенный научный сотрудник, сопоставил факты и не постеснялся написать, предложить, а вы стесняетесь?
Молчание.
Сталин продолжает:
— Вот, например: союзники сейчас усиленно бомбят завод тяжелой воды в Норвегии. Что это, по- вашему, значит?
— Тяжелая вода нужна для атомных исследований, — говорит Иоффе.
— Вот видите!
— Но можем ли мы сейчас, во время войны, позволить себе… — И Вавилов выразительно умолкает.
— Это уж мы сами будем решать, товарищ Вавилов. Речь ведь идет об оружии, не так ли?
— Да, товарищ Сталин.
— Не надо оправдываться войной, не стоит… Что нам надо для того, чтобы подготовить такое оружие?
— Это потребует огромных затрат. Трудно сразу определить.
— А может, вы все же попробуете, Владимир Иванович? — неожиданно обращается Сталин к Вернадскому.
Нисколько не смущаясь, Вернадский поясняет:
— Примерно это будет стоить столько, сколько стоит одна война.
— То есть?
— Очень просто. Весьма дорого и неопределенно. Смотря по тому, как будет уклоняться от нас истина. А кроме того… вот, например: наш маленький урановый рудник придется развернуть так, чтобы резко увеличить добычу. В сотни раз…
Сталин нетерпеливо постукивает по столу.
— Вы считаете — нам следует за это дело приниматься?
Все молчат. Никто не решается первым высказать свое мнение.
— Но если союзники занимаются атомной проблемой, — говорит Вернадский, — то зачем же нам тратить на это средства? Можно же договориться, я знаю там Комптона, и Лоуренса, и доктора Рабби. Это вполне порядочные люди…
Сталин недоверчиво приглядывается к Вернадскому, как бы раздумывая, потом вдруг начинает тихо смеяться.
— Политическая наивность, — говорит он, обрывая свой смех. — Они с нами делиться своими секретами не станут. Нам самим надо решать для себя… Как, товарищ Вавилов?
— Я думаю, что нам придется заниматься этим, и чем раньше, тем лучше, — говорит Вавилов.
— Вы полагаете, наши ученые смогут решить эту проблему?
— Думаю, да. Если организовать и дать средства…
— А кто, по-вашему, мог бы возглавить эту работу?
Вавилов смотрит на Иоффе.
— Я думаю… Курчатов, — говорит Иоффе.
— Кто такой Курчатов? — спрашивает Сталин.
— Это физик, молодой, энергичный, отличный ученый. Он как раз перед войной руководил исследованиями по ядру…
Сталин поднимает руку, останавливая:
— Почему Курчатов? Что у нас, мало академиков?
— Товарищ Сталин, Курчатов — профессор, доктор наук, и потом, это работа не на месяц… на годы…
— Совершенно верно, — подтверждает Вернадский.
— Курчатов совмещает в себе хорошего организатора и крупного ученого, специалиста именно в этой области, — настаивает Иоффе.
— Значит, вы рекомендуете Курчатова. Так? А вы? — обращается Сталин к Вавилову.
— Я поддерживаю.
