не верит. — За советом и, возможно, за помощью. Дело в том, что моя дочь умирает.
Это было все-таки очень неожиданно. Мы с Люськой обменялись быстрыми взглядами.
— Если с вашей дочерью… ммм… Если она так плохо себя чувствует, то вам лучше обратиться к врачу, — сказала я осторожно. — Сейчас медицина многое может.
— Вы не поняли, — сказала она, нервно поправляя шарфик и снова роняя руку на сумку. — Моя дочь умирает от любви.
У меня отлегло от сердца. Люська, я почувствовала это, даже не глядя в ее сторону, тоже приободрилась. Как-никак, а в такого рода болезнях она считала себя великим специалистом.
— Она влюбилась в какого-то козл… В кого-то, кто ее недостоин? — спросила Люська, всем видом давая понять: она не сомневается, что угадала. — Вы знаете, такие случаи с хорошими женщинами происходят сплошь и рядом! Столько разбитых надежд, искалеченных судеб, неоправданных желаний! И чаще всего без поддержки и профессионального совета ну просто не обойтись. Мы вам поможем! Мы вашей дочери такого жениха найдем, что…
— Нет, — перебила женщина. — Ничего этого нам не надо. Я уже сказала, что моя дочь умирает от любви. И человек, которого она любит, подходит нам во всех отношениях. Он молод, красив, из хорошей семьи, занимается делом. А самое главное, в нем нет ничего этого современного, отвратительного — распущенности этой московской, сквернословия, дурных привычек, богемных замашек. Одним словом, Владик — очень приятный молодой человек, и я хотела бы, чтобы он был моим зятем.
— Так, а в чем же тогда проблема? — не выдержала я.
Она посмотрела на меня очень холодно и даже обвиняюще:
— Проблема в том, что он ее любит, но не хочет знать.
— Молодой человек по имени Владик — вашу дочь? — зачем-то уточнила я.
— Да. И даже скажу больше. У Владика с Надюшей был замечательный роман, а теперь он хочет жениться на другой, потому что на мою дочь навели самую настоящую порчу.
Вкратце изложенная ею история сводилась к следующему.
Дочь Марии Николаевны (так звали нашу клиентку), Надя, была типичным оранжерейным ребенком. До семнадцати лет она жила и горя не знала под широкой сенью любящих и преуспевающих родителей. Наденька не ведала, что такое хрупкая женская дружба, потому что у нее никогда не было подружек. Наденька не знала, что такое упасть и больно удариться, потому что гуляла только с мамой, которая крепко держала ее за руку. Наденька понятия не имела, что на свете существуют такие вещи, как голод, холод, бедность и серьезные болезни.
Училась она хорошо, да и странно было бы учиться плохо, ведь других обязанностей не было. Учителя лицея (Наденька, конечно, училась в одном из лучших лицеев столицы) ставили девушке отличные оценки с нескрываемым удовольствием: редко можно встретить такое старание у нынешней «золотой молодежи».
— Дает же кому-то природа сразу все, — говорила о Наде ее классная руководительница. — И умная, и красивая, и обеспеченная! Такая нигде не потеряется. Хорошо, что не стерва. Нормальная, сдержанная девочка…
Надя не производила впечатления избалованного ребенка. Она обладала довольно флегматичным нравом. Никто ни разу не видел, чтобы девочка вышла из себя, ударилась в слезы или впала в депрессию. «Сонная красавица! Сонная красавица!» — дразнили ее мальчишки. Доля правды в этом прозвище была: иногда Надя и в самом деле походила на человека, готового уснуть на ходу.
Она была высокой, чуть полноватой девушкой с ослепительно белой кожей, очень пышной для шестнадцати лет грудью, зелеными, всегда спокойными, даже чуть сонными глазами и переброшенной на грудь густой русой косой. На милом круглом лице постоянно бродила мягкая, немного отстраненная улыбка. Тот, кто видел Наденьку впервые, всегда немного терялся: он не мог понять, действительно ли эта русалка так спокойна и невозмутима, как кажется, или она просто скрывает за внешней беспристрастностью целый водоворот страстей — совсем как в известной поговорке о тихом омуте?
В последний, одиннадцатый класс Наденька перешла с четкими ориентирами: закончить школу на пятерки, поступить в МГУ на престижный юридический факультет. А потом немножко освоиться в роли студентки — и выйти замуж. Мирная, домашняя Надина красота и спокойный, молчаливый нрав привлекали немало поклонников. Девушка, улыбаясь, выслушивала пылкие признания и молча качала головой: она всегда, с самого раннего детства знала, за кого выйдет замуж.
За Владика.
Владик Воронов, высокий черноволосый юноша года на три старше Нади, бывал в их доме так часто, что родители относились к нему, как к старшему сыну. Они с Наденькой общались с детства. Владик был единственным сыном видного московского адвоката, дружившего с Надиным отцом, и, как это часто бывает, дружба родителей как бы перешла по наследству детям.
— Надюша, позвони Вороновым, пригласи на обед, — нередко говорила мама. — У нас сегодня пироги домашние, таких ни в одном ресторане не приготовят.
— Илья Вадимыч в командировке, мам, его в городе нет, — отвечала Надя, имея в виду папу Владика.
— Я знаю. Ты Владика пригласи.
Улыбаясь, Надя подходила к телефону и звонила своему другу. Владик по-свойски занимал за столом давно за ним закрепленное место, нахваливал пироги — мама и в самом деле готовила их изумительно — затем они с девушкой уединялись в ее комнате, шушукаясь там по нескольку часов кряду. Потом наступало время ужина, и в конце концов нередко получалось, что было уже поздно, и мама звонила к Владику домой — предупредить домработницу — и стелила ему на диване в большой гостиной.
— Деточка, ты сегодня к нам приходи, — приглашала она его утром, за завтраком, подкладывая на тарелку юноши самые румяные и пышные оладьи. — Каждый день приходи, не стесняйся. Хоть домашнего поешь.
— Приду, тетя Маша, спасибо, — отвечал Владик, а смотрел на Надю. Румяная со сна, девушка выглядела особенно хорошенькой в утреннем халатике и с пока еще небрежно заплетенной косой, переброшенной на пышную грудь. Встречая его взгляд, Надя розовела еще больше и расцветала неизменной теплой улыбкой.
— Милый ты мой. — Мама обнимала Владика за плечи, а затем с едва уловимой жалостью похлопывала его по спине. — Ты кушай, кушай. Мальчики должны хорошо питаться. Ты растешь…
Надина мама жалела молодого человека, и тому были причины: Владик вырос сиротой. Хоть и в весьма обеспеченной семье, окруженный нянями и приходящими учителями, но без материнской ласки и заботы, которых, как известно, не заменит ничто и никто. Мама Владика умерла при его рождении. Адвокат Воронов больше не женился, не желая приводить сыну мачеху. В те дни, когда отец уезжал и Мария Николаевна с искренней сердечностью приглашала мальчика «заходить как можно чаще», Владик ловил себя на мысли, что дом, где жила Наденька, стал для него родным, и ему не хочется отсюда уходить.
— Ты знаешь, я никуда не хочу уходить от тебя, — сказал он однажды в полумраке передней, куда Надя вышла его проводить.
— Так не уходи, — прошептала она, прижимаясь щекой к рукаву его куртки.
— Нельзя… Надо подождать. Недолго, всего год.
— Год? Почему год?
Он гладил ее по щеке и целовал в лоб, как Мадонну:
— Через год тебе исполнится восемнадцать. И я сделаю предложение…
Наденька улыбалась и кивала головой. Конечно, в этом не было никаких сомнений, он сделает предложение, которое будет принято, они поженятся, потому что ни ее родители, ни отец Владика не будут иметь никаких возражений, и заживут счастливым семейным домом. Владик учился на третьем курсе университета — скоро он получит диплом и будет полноправным отцовским компаньоном.
На пути этой пары не должно было встать никаких препятствий. Родительская поддержка, учеба в лучшем вузе страны, потом — быстрая и успешная карьера. Для всего этого осталось сделать шаг — закончить последний класс.
Но именно этот школьный год перевернул все…
