длинные пряди.
— Красивый, — тихо произнес он.
— Тебе понравились украшения? — решил, было, Уман Ик’Чиль, показав на браслет и серьги.
Шанук убрал руку, вздохнул.
— Нет. Чиль красивый.
Уман Ик’Чиль понял. И изумился. Вот как: нет на нём сейчас роскошных одежд — вовсе нагой. Нет нагрудного знака, нет ярких перьев и драгоценных раковин. А чужой юноша смотрит на него так, как никто никогда не смотрел. Столько восхищения в открытом взгляде — не почтительно-робкого, но дерзкого, горячего… Уман Ик’Чиль не знает, что ему с этим делать, не хочет он сейчас разгадывать этот смелый взгляд. Потому отодвигается от Шанука.
Чтобы стереть огорчение, появившееся на лице юноши, Уман Ик’Чиль решил расспросить о собственных украшениях Шанука. Кроме костяных фигурок в ушах, на юноше красовалось ожерелье из звериных клыков — в Чак’Баламе ни один охотник не мог таким похвастать.
— Зверь? — спросил Уман Ик’Чиль, кивнув на ожерелье.
Шанук зарделся, погладил украшение пальцами и принялся объяснять — с неприкрытой, совсем ещё детской гордостью:
— Этот зверь добыть здесь. Такой зверь… — юноша оскалился, очень похоже изобразив ягуара. — Красивый. Как Чиль…
— А эти откуда? — побыстрее перевел разговор Уман Ик’Чиль, указав на клыки, которые раньше ему видеть не приходилось.
— Этот… — по лицу Шанука пробежала тень. — Этот зверь там. Север. Где холод. Шанук тогда рано ходить охота. Отец Шанук добыть. Большой зверь. Такой…
Юноша поднялся, раскинул руки, будто лапы. Нет, о подобном звере Уман Ик’Чиль даже не слышал.
— Зверь не сразу отдать мясо. Ударить лапа. Так… — он показал. — Отец уйти. Край доброй охоты. Зверь уйти за ним. Так…
Юноша задумчиво сжал в ладони доставшиеся ему зубы «большого зверя» — убийцы его отца:
— Шанук помнить…
Сильные люди. Неудивительно, что они преодолели дальний трудный путь и смогли быстро обжиться здесь. Они пришли из мест, где лютые холода, где водятся невиданные звери, убивающие одним ударом лапы…
Шанук не позволил ему задуматься надолго. Юноша всё это время не прекращал заниматься добытым кроликом, и теперь объявил:
— Шанук и Чиль есть.
На этот раз Уман Ик’Чиль не позволил Шануку его кормить. Хотя, юноша, как видно, на это надеялся — на скуластом лице отразилось простодушное разочарование. «Нет!» — сказал себе Уман Ик’Чиль. — «Вчера я был слаб. Но вчера закончилось. И лучше ему это понять». Он подумал о возвращении. О Циновке Ягуара. О своем пути. Что на этом пути Шанук? Знак удачи, который ни в коем случае не должен стать преградой.
…Когда стемнело, он высунулся из шалаша, взглянул на ночное небо: до новолуния ещё много времени, можно не торопиться. Он только не мог себе объяснить, почему это радует, почему он улыбается от мысли, что проведёт ещё некоторое время в маленьком шалаше с юным кочевником…
6. Ураган
Солнце взошло совсем недавно. А неугомонный юный охотник уже отправился добывать пропитание. И разбудил Уман Ик’Чиля громкими криками:
— Чиль! Смотреть! Большая рыба!
Он направился сквозь заросли к реке, ведомый звонким голосом:
— Шанук добыть большая рыба!
Уман Ик’Чиль вышел на берег. Здесь Кехчунха была полноводнее и спокойнее, будто изнурённая долгим бегом… Шанук только-только выбрался из воды, весь в брызгах, победно держа в руках трепыхающуюся рыбину. «И впрямь, большая» — согласился Уман Ик’Чиль. — «Уж как он её поймал?..»
Он хотел спросить, восхищенный ловкостью юноши… да замолк, любуясь. Обнаженное крепкое тело переливалось каплями воды и солнечного света. А сверкающая чешуей большая рыба, влажно хлопая хвостом, билась в сильных руках… Мужское оружие Уман Ик’Чиля, которое он так долго оставлял в бездействии, налилось теперь кровью, запросилось в бой помимо воли хозяина. Ну, что тут поделаешь… В дальних походах нередко бывало, что мужчина соединялся с мужчиной. Конечно, такое не назовешь правильным. Но и беды нет, если оба хотят. От вынужденного воздержания один вред — оно подтачивает дух и искажает силу. Совсем не то, что обряд очищения… «А как же очищение?» — спохватился Уман Ик’Чиль. Но сразу же нашелся, уверенно напомнил себе: «Его привел Творец. Всё, что он дает — чистое». Да и вовремя ли опасаться — после того, как съел мясо…
И Уман Ик’Чиль приблизился к Шануку. Если хотят оба… а юноша хочет, можно было не сомневаться… И тут Уман Ик’Чиль разглядел то, чего не увидел в шалаше: на кожу юноши были нанесены едва заметные знаки — фигурки, похожие на те, что на поясе и в ушах. Солнечный свет будто позолотил их, а капли воды — оживили… Особенно красивым показался Уман Ик’Чилю знак на груди, слева, там, где сердце. Напоминал птицу, только с огненными крыльями… Уман Ик’Чиль протянул руку… Но Шанук торопливо остановил его, произнес, опустив глаза:
— Нет. Здесь трогать нет, — как будто просил, а не запрещал…
Ладно. Уман Ик’Чиль опустил руку, провел между бедер юноши, обхватил его плоть.
— А здесь трогать можно?
Провел пальцами по стволу — кожа нежная, ни насечек, ни надрезов. Их мужчины не рассыпают капли в дар богам, не вызывают змея видений, не пропускают через раны веревку, смешивая свою кровь с кровью других мужчин рода… И дисциплины не знают — вон как сразу окреп и набух в руке Уман Ик’Чиля…
Слова не требовались. Их тела говорили на одном языке. Шанук, шумно втянув воздух, подался к Уман Ик’Чилю… и только злосчастная рыба продолжала бороться за жизнь в его руках. Уман Ик’Чиль забрал её у юноши и бросил в реку. Пусть здешние духи примут её как дар и не мешают двум мужчинам насытиться друг другом.
— Мы поймаем другую, — обнадежил он Шанука. — Ещё больше этой.
Уман Ик’чиль властно притянул юношу к себе. И плоть соприкоснулась с плотью — переполненные силой, рвущейся наружу, — будто скрестились копья в жаркой схватке…
Вдруг Шанук замер, не мигая смотрел перед собой расширившимися от возбуждения глазами. У Уман Ик’Чиля даже мелькнуло опасение, что юноша вот-вот отпрянет от него. Но… то, что произошло потом, застало его врасплох. Шанук, так же внезапно очнувшись, ураганом набросился на Уман Ик’Чиля и опрокинул его на траву. Тот и помыслить не успел о сопротивлении, как оказался перевернут на живот и накрепко прижат распаленным телом юного охотника… Да и не хотел Уман Ик’Чиль сейчас ни мыслить, ни сопротивляться. Ураган юной страсти подмял его под себя, оставив лишь одно нестерпимое желание — скорее впустить в себя эту силу. Могучую, дикую, как загадочный зверь из холодного края. Полную соков жизни, как восстающий из земли маис…
И Шанук ворвался в него — крепким могучим ударом. Уман Ик’Чиль выгнулся, подавшись навстречу, шире развел бедра, стремясь принять в себя как можно глубже… Зарычав, юноша навалился сверху, стиснул его, сжав руками запястья, а сильные бедра двигались всё быстрее и яростнее. Уман Ик’Чиль, лишенный свободы, мог лишь покориться этому урагану, следовать за ним, теснее вжимаясь, чувствуя, как ласкают спину звериные клыки ожерелья… Сладко биться пойманной рыбой в его руках…
Воздух вокруг был раскаленным — тысячеглазая сельва дышала тяжело и жарко. Это духи с завистью
