счастливца… И Ринальд заметил, что в жизни его один день походил на другой, как две капли воды. Позднее вставанье, завтрак, прогулки, обед, приятный послеобеденный отдых — не то сон, не то полузабытье; затем — или у него гости, или он отправляется на бал; позднее возвращение домой и — сон… Он знает, какое кушанье будет у него завтра, послезавтра. Он уже знает, о чем завтра, послезавтра будут разговаривать в обществе и какие остроты и анекдоты он услышит. Часы идут правильною чередой; утро переходит в день, день сменяется вечером, за вечером наступает ночь… За весной идет лето, за летом — осень и зима… Колесо жизни вертится однообразно, не тише, не скорее. На завтра то же, послезавтра то же, как по расписанию. Это страшное однообразие, несмотря на беспечальную, беззаботную жизнь и на весь ее комфорт, начинает как-то смутно неопределенно тяготить Ринальда.
Ночью, во сне, или в шумном обществе он как бы забывался, и ему казалось, что он живет самою настоящею жизнью; но в те минуты, когда он оставался один дома, однообразие и пустота жизни давали ему ясно чувствовать себя. Конечно, Ринальд не грустил о прошлом, — избави Бог!.. Он не роптал на судьбу-волшебницу… конечно, нет! Но ему иногда становилось не по себе, как-то скучно…
Однажды весной, в сумерки, Ринальд долго бродил по своим обширным, великолепным залам, вспоминал о своей прошлой, бедной, рабочей жизни и, вдруг остановившись, оглянулся на окружавшую его царскую роскошь. Вечерние тени уже ложились по углам, и громадные залы в тот тихий, сумеречный час, действительно, казались пустыней — холодною и безлюдною.
«Так вот, значит, что такое счастье! — подумал Ринальд, с удивлением оглядываясь вокруг себя. — Да полно, счастье ли это? Настоящее ли это счастье? Тут не подмен ли какой-нибудь?..»
И в ту минуту какое-то смутное, неприятное ощущение пробежало у него в душе… «При всем изобилии, при всем моем богатстве, при всем моем довольстве, мне как будто бы чего-то недостает… Но чего же? Чего?» — с тайною тревогой спрашивал он самого себя.
Может быть, в жизни Ринальда недоставало радости, — той великой, чистой радости, которая вспыхивает и в темной жизни бедняка, и от которой у человека, — даже накануне смерти, — трепещет сердце и каким-то неземным светом проникается все его духовное существо…
«Все желания мои исполнились… все до единого! — раздумывал Ринальд. — Не позабыл ли я пожелать чего-нибудь такого, без чего не может быть настоящего счастья? Старуха в тот вечер соглашалась сделать меня счастливым и только спрашивала: как я понимаю счастье? — и требовала, чтобы я точно высказал свои желания… О, лукавая старуха!.. не подсказала она мне того, что нужно для счастья…»
Правда, Ринальд забыл пожелать сделаться принцем. Но теперь, за последние полгода, каменщик уже убедился, что не только звание принца, но и гораздо более пышный титул не прибавили бы ему счастья ни на йоту. Нет! Он, видно, забыл пожелать чего-нибудь другого, более существенного, более важного, что окончательно скрасило бы для него жизнь и сделало бы его вполне счастливым…
III
На другое утро Ринальду пришла в голову блестящая мысль.
«Я хочу видеть весь широкий Божий мир, все чудеса его! — сказал себе Ринальд. — Что ж я, в самом деле, сижу на одном месте, как улитка в раковине! Отправлюсь путешествовать… Посмотрю на чужие страны, на горы, на моря…»
И в тот же день прекрасные вороные лошади, взвевая свои темные гривы, помчали его в заманчивую, таинственную даль.
Перед Ринальдом мелькали веселые, улыбающиеся холмы, поросшие виноградниками, зеленые луга, как разноцветные, пестрые ковры; обширные поля, как безбрежное море колосьев, золотившихся на солнце; мелькали перелески и темные, дремучие леса. Ринальд видел деревни, ютившиеся там и сям; видел знаменитые, старинные города, дивные храмы, словно созданные нечеловеческими руками, и сказочно- великолепные, роскошные дворцы. Он увидел широкие, многоводные реки и чудные, затейливые мосты, переброшенные через них.
Ринальд видел посреди зеленых, изумрудных берегов синие озера — гладкие и спокойные, словно осколки громадного зеркала, там и сям брошенные на землю — для того, чтобы днем с небесной высоты могло смотреться в них солнце, а ночью на их блестящей поверхности могли играть своими бледными, трепетными лучами месяц и звезды… Он любовался на живописные пастушьи хижины, приютившиеся под нависшими скалами, как гнезда горных птиц…
Ринальд со страхом смотрел на пенистые, бурливые потоки, с глухим шумом несшиеся между утесами, и на мшистые стволы елей, вместо моста переброшенные через них, вечно дрожащие над клокочущею бездной и обдаваемые ее брызгами, как дождем. Ринальд взбирался на горные вершины, поднимающиеся выше облаков и от века покрытые снегами и льдом, где жизнь замирает и где лишь бушуют свирепые зимние бури… Он видел громадные водопады, свергавшиеся со стремнин и с страшною, чудовищною силой увлекавшие в своем буйном течении целые скалы и вековые деревья, с корнем исторгнутые из земли. Он видел горячие ключи, бьющие из гор; видел горы, дышащие огнем и пеплом…
И Ринальд изумлялся, то приходил в восторг, то ужасался, то умилялся, растроганный до глубины души.
Но Ринальд не удовольствовался путешествием но ближайшим соседним странам. Ведь он хотел видеть весь свет, — и увидел его… Ринальд захотел проплыть все моря и побывать на самых дальних островах, о которых, он слыхал, рассказывали разные диковины. И он долго плавал по морям и испытал на море страшные бури, носившие, как щепку, его корабль, то взлетавший на гребень волн, словно на гору, то низвергавшийся в бездонную пучину кипящих вод. Ослепительно яркие молнии горели в темных тучах, казалось, совсем опускавшихся над морем. Ветер со свистом и ревом проносился над кораблем и рвал, обрывал его снасти…
Ринальд проезжал на верблюде по песчаным пустыням, выжженным солнцем, где в течение нескольких дней пути не встречалось жилья человеческого, ни деревца, ни кустика, ни былинки. Здесь порой поднимались песчаные бури, — ураганы; солнце скрывалось за тучами, и среди дня по земле распространялся мрак. Облака песку неслись по пустыне, и Ринальд со своими проводниками не раз рисковал быть занесенным песками той великой пустыни… Иногда, во время странствований по пустыне, в золотисто-розовой дали мерещились Ринальду чудесные марева, заманчивые и таинственные… Там виднелись зеленые, тенистые рощи, серебристые струи воды и целые воздушные города с высокими башнями, с блестящими куполами храмов… Миг, — и все это расплывалось, пропадало, и Ринальд видел себя покачивающимся на верблюде посреди необозримой, раскаленной пустыни, под палящим зноем южного солнца…
Ринальд проникал в сумрачную чащу дремучих, первобытных лесов, где, как говорили ему, еще не бывала нога человеческая. Он посетил страны, где в лесах водятся животные, похожие на людей, и живут дикари-людоеды, похожие на хищных зверей… Он побывал на самых дальних островах, над которыми по ночам в синем небе горит, сверкает чудесное созвездие Южного Креста. Ринальд любовался на сказочно- роскошную растительность… Там — на тех дивных островах — великолепные, яркие цветы цвели. И цветов было так много и так они были разнообразны, что ярко раскрашенные птицы и крупные бабочки, порхавшие по ветвям деревьев, казались летающими по воздуху цветами, а цветы, в свою очередь, казались разноцветными птичками и бабочками, на мгновенье присевшими на стебли растений и готовыми вспорхнуть и исчезнуть…
В тех далеких странах Ринальд видел черных, желтых и медно-красных людей, ходивших голыми, с перьями в волосах и расписывавших свое тело красками. Он видел громадных, неуклюжих, тяжело движущихся животных; видел страшных хищников-ящериц, закованных в броню, подобно средневековым рыцарям, и пожирающих людей; видел чудовищных змей в несколько аршин длиной, птичек величиной с муху и насекомых с птицу; видел в воде, у берега, совершенно неподвижных животных, растущих как растения, и видел странные, загадочные растения — движущиеся подобно животным, ползающие, переносящиеся с места на место и поедающие насекомых…
Много-много диковинок насмотрелся Ринальд: он видел все чудеса природы и искусства — гениальные произведения рук человеческих. Больше ничего не осталось смотреть. Любопытство и
