— Братья?
— Да, братья… Только не родные.
— Все?
— Все.
— И все женаты?
— Все, и дети у всех.
— И сообща все ведете?
— Все сообща… Мы мирно.
— Как же это вы так сошлись?
— Сошлись-то? — переспросил он, как-то странно блуждая глазами, как будто все эти мои вопросы очень мало интересовали его, а мысль его была поглощена чем-то другим.
— Как же вы сошлись? — повторил я опять.
— Сошлись-то? А просто… Вот так же… Я был старший из всех… Бывало, вот эдак же… слово… от сердца глубины… С тем, с другим… Вдумчив я в жизнь-то был… сызмладости… Люблю… Ну, и они меня полюбили… Так и живем… Так, сами по себе сжились…
Он помолчал.
— А много таких-то! Сколь много! Он вздохнул и покачал головой.
— Что же им мешает всем так же соединиться, сжиться?
Он посмотрел на меня долго, внимательно, потом задумчиво сказал:
— От страха.
— Перед чем же?
— От жисти запужаны… А напрасно… Только бы… одно слово… от сердца глубины… всем бы… И окрылеют!.. И… хорошо! Славно!
И он опять замахал плавно руками. Но вдруг глаза у него замигали чаще и чаще, сверкнули в них слезы. Он как-то стыдливо улыбнулся, сконфузился и, натянув на лицо разорванный козырек фуражки, быстро зашагал от нас, но не к берегу, а по плотам, перепрыгивая от одного на другой и все ускоряя шаги, как будто боялся, что мы пустимся за ним вдогонку. Я не мог оторвать от него глаз, пока наконец он не присел опять на самом дальнем от нас плоту, около такой же кучки юных рыболовов. Появление этого странного человека, так совпавшее с моими размышлениями, до такой степени было неожиданно и поразительно, что образ его навсегда запечатлелся в моей памяти. Более чем когда-нибудь мне хотелось остаться с глазу на глаз и поговорить «от сердца глубины» с самыми простыми, невидными людьми.
VI
Я пошел к старику Полянкину в надежде застать его одного дома. Мне так хотелось послушать попросту этого самого обыкновенного старожилого кустаря. Действительно, мои молодые спутники еще не приходили, но у Полянкина я застал гостя, который, впрочем, при моем приходе тотчас же встал из-за стола, с самоваром и закуской, и стал молиться.
Гость пытливо обвел меня глазами и вышел.
— Это приятель у вас был, Павел Мироныч? — спросил я.
— Какой приятель! Так, из своих, сосед.
— А мне показалось, дружны вы.
— Ноне со всяким будешь дружен; еще со врагом-то повадливее ведешь себя, чем с приятелем… Ноне беда…
— Он кто же, кустарь, как и вы?
— Мастер, как и мы! Только что у него заведеньице просторнее… Теперь уж человек десятка на полтора распространился.
— Вот как!
— У нас ведь теперь много таких: у кого на пять человек, на десять, на сорок есть… Всякие!
— Он у вас покупать приходил что-то?
— Да. Уговаривал, вишь, сдай ему товар, что я наработал, вместо чтобы на рынок нести.
— Так он и скупщик?
— Мало ли у нас их! Да признаться, не люблю я его… Из шалаевских молодцов… Горлопан, мироед, везде это шныряет да нюхает… Такой лёза — беда!.. Только спаси бог!.. Вот тебя заприметил, — уж что ни то наплетет… Без этого уж не отстанет!.. Ах, бедовская стала жизнь!.. Без бога, брат, совсем стала жизнь… Эх, приустал! — вздохнул старик, садясь на стул. — Присядь… Вот утром-то к обедне сходил, а потом все вот товар подбирал… Вишь, какая куча! Надо подготовить.
— Куда же?
— Как же! Ведь у нас уж заведение такое: с воскресенья на понедельник у нас торжище… Торжище, друг любезный!.. Вот поглядел бы, какая травля-то идет!.. Господи боже мой! Проснется это все село в ночь, часа в два, огни везде зажгут… Там наверху (у богатеев) тоже все из пуховиков-то повылезут: и хозяева, и приказчики. Ключами загремят, медяками. Наш брат отовсюду к рынку потащит связки с образцами, что, значит, успел за неделю с семьей наработать. Ну, тут уж вся надежда: сбыл — сыт на неделю и материал на работу получил; не сбыл — так вместе с ребятишками в петлю и полезай… Никто и внимания не обратит!.. Вот оно у нас какое торжище-то!.. Не то, что все наши богатеи, — с округи все скупщики наедут, и жиды, и наши, всякие проходимцы: божба пойдет, ругань, мастеровой другой плачет, молит, за третьим жена с ребенком следит, как бы с деньгами в трактир не убежал… Что делается в эти часы — сказать нельзя!.. Так-то вот наш пот да кровь и продаются.
— Как же это у вас такое хорошее дело не удалось, артель-то?
— Артель-то? Хорошее оно дело, да тоже затейное…
— Отчего же так?
— Да оттого и есть… Артель там хороша, где народ весь ровня — вся артель. А то какая же у нас для всех артель? Вон сосед-то: он и кустарь сам, и скупщик… Ну, какого ему ляду в артели-то? Какой антирес? Артель прямо ему в оборотах препятствует… А бедного возьмешь: опять тоже ни к чему, — ему не выстоять, выждать он не может… Ему вон ноне ребятишкам и маслица ложечку надо, и крупки горсточку, и капустки… Он и бежит к скупщику: тот его и снабжает, и сыт он с ребятишками-то на нонешний день… Где это артель-то их всех прокармливать будет? Артель скажет, что я не богадельня… Так-то, друг!.. Пойдем-ка мы с тобой в садочек! Важно у меня в садочке-то. Только одна и утеха, да вот коровенкой кое-как раздобылся. Это уж вон Павел помог… А то где бы!.. У нас ведь хозяйство редко у кого есть… Да ведь оно хорошо при земле… А у нас все-то, все до маковой росинки купи… А от земли — бог ее ведает — с коих пор н кем отбиты!.. Еще прадедов наших замок обошел!.. Поди-ка, как мы своим мастерством тоже гордимся!
Мы вошли в сад, и старик развалился на траве.
— Любо, братец, здесь, важно! — заговорил он, смотря в небо. — Другой это раз выйдешь сюда, ляжешь на траву и думаешь: эх, кабы все-то на свете жили в дружбе да в любви!.. Семейственную жизнь вели бы чинно-благородно… обчественные какие дела — опять же чинно-благородно, по согласу, по миру, чтобы было насчет каждого беспокойство и помощь в случае чего. Вот как, говорят, по старине люди живали. Так ли?
— Навряд, говорят, так было.
— Ой ли? Да ведь откуда ж ни то взялось эндакое помышление? Только ежели нам этого ждать — уж не дождаться. То есть так народ, братец, развихлялся! Тут бы тебе мир, соглас, — кажись бы, ничего для энто-го не пожалел, — а между тем никак невозможно! Воюй — и шабаш! Да еще с кем и воевать-то — ребятишкам и маслица ложечку надо, и крупки, и то не разберешь хорошенько. Вот хоть бы наше дело взять — замок; думаешь, кому какая причина тебя в этом твоем ремесле обижать, а наместо того, слышь, англичанин тебе в карман, как тут, значит и насолил!.. Вишь ты, куда хватило: англичанин! Англичанин там себе форсы разные придумывает, а ты голодай… воюй с ним!.. Нет, уж так думаю, нам этого мирного житья не видать.
Мы еще долго промечтали со стариком с глазу на глаз в его «садочке». И самый этот садочек, и его
