Пока я оглядывалась — вдруг кто-то придёт на помощь? — Тихонов взял с батареи тряпку, которой технички моют пол, и начал возюкать ей по моей джинсовке.
Я отшатнулась и оказалась в углу. Теперь и вовсе некуда деваться.
— Прекрати.
Хотела потребовать, а получилось жалобно. И в горле запершило.
Тихонов не отошел. Он повыше поднял тряпку — грязную, вонючую, и потянул её к моему лицу.
— Давай, поплачь. А потом вытрем слёзки…
— Что здесь происходит? — раздался громкий голос.
Светлана Ивановна! Как вовремя!
Тихонов мгновенно вернул тряпку на батарею.
— Ничего, — нормальным голосом отозвался он. — Я мимо шел, смотрю, тряпка валяется. Вот, на место положил.
— Хозяйственный, — усмехнулась Светлана Ивановна. — Иди-иди. Потом поговорим, если понадобится.
— До свидания, — Тихонов исчез.
— Лера, что произошло? — негромко спросила Светлана Ивановна.
— Не знаю, — честно ответила я. — Он ко мне лезет с начала года.
— Может, с его классным руководителем поговорить?
— Не надо, — я даже испугалась. — Я уже пробовала ей жаловаться. Когда он меня в столовой под локоть пихнул, и я компотом облилась. А он в ответ — «я нечаянно». Про другие случаи сказал, что просто шутил. И ещё больше стал приставать.
— Странно, — задумчиво произнесла Светлана Ивановна. — Давай, что ли, вызовем его на Совет? Елена Петровна против не будет, она поймёт.
— Он и там скажет, что шутил. И получится, что я воспользовалась служебным положением! Так нельзя.
— Ну, смотри, — непонятно отозвалась Светлана Ивановна. — Кстати, ты не спрашивала совета у отца?
— Нет.
— А почему?
Я только плечами пожала. И в самом деле, почему?
А Светлана Ивановна добавила:
— Он у тебя человек широких взглядов и парадоксального мышления.
— Я в курсе…
Светлана Ивановна засмеялась:
— Я рада. Кстати, напомни ему, что у нас в субботу заседание литературного клуба. Он обещал прийти.
— Он никогда ничего не забывает, — вздохнула я.
— Это же хорошо!
— Не всегда… Но раз обещал — значит, придёт. Хотя я напомню, мне не трудно…
Светлана Ивановна снова улыбнулась. Хорошая у неё улыбка, совсем не учительская. Почему другие видят в ней строгого завуча? Скорее, она похожа на вожатую из лагеря, в который я ездила когда-то давно, в совсем нежном возрасте. Вожатая Нина утешала, когда мы скучали по дому, разбирала ссоры и всегда придумывала что-то интересное…
— Да, хотела спросить, — я ткнула пальцем в фамилию Сельцова в списке. — За что вот этого вызывают?
— За драку. Ты не знаешь разве?
— А когда она была?
— Вчера.
— Я же на конференции заседала. На областной.
— Точно… В общем, устроил ваш мальчик натуральное побоище. С двумя одноклассниками.
— Один? С двумя?
— Да. Причём он просто избил обоих, судя по результату. У одного — сотрясение мозга, у другого такие синяки, что на улицу минимум неделю не выйдет.
— А кого? — я принялась лихорадочно вспоминать, кого сегодня не было.
— Сильченкова и Корнеева.
— Точно… Как это он смог?
— А вот это мы выясним на Совете. Ты-то придёшь?
— Конечно!
Мы попрощались, и я вышла на улицу.
Свежий ветерок гонял по асфальту сухие листья. Дворники собирали их в кучи и грузили в мешки, но справиться с осенью не могли. В ветках деревьев запуталось яркое, но уже совсем не жаркое солнце. Оно делало листья золотыми, а небо — ярко-синим и блестящим, умытым. Не скажешь, что середина октября.
Первого сентября подули холодные ветры и даже начал моросить дождик. Сама природа говорила: каникулы кончились, пора заняться серьёзным делом. Но потом в небесной канцелярии решили, что попугали нас достаточно, и вот уже второй месяц стоит солнечная погода. Только ночью шумят бурные и короткие грозы. Утром город блестит мелкими лужами, в которых, как кораблики, плавают опавшие листья. И воздух осенний — тоже особенный. В нём — запах прелой листвы, мокрой коры старых лип, свежесть холодного ветра и никакой пыли. От этого он делается хрустальным.
Хорошо, что до дома идти минут сорок. Можно подышать, пошуршать листьями, и ни о чем особо не думая. Сидела где-то глубоко в душе заноза — Тихонов. Что ему надо?
Лучше о нём не вспоминать, не портить настроение. Вот когда насупит холод и слякоть, небо станет серым, а воздух промозглым — тогда и разберёмся с таким же мерзким типом. И — мучило любопытство. Что там вышло у Сельцова с двумя достаточно крепкими парнями? Как он с ними справился? И, главное — что нужно сделать, чтобы вывести из себя по жизни отмороженного Сельцова?
Читала в и-нете, на какой-то юмористической страничке: «Что такое одиночество? Это когда выходишь из лифта, в коридоре вкусно пахнет, и понимаешь, что пахнет не у тебя».
Папа, конечно, тут же сказал: «Давать определение со слов «это когда» — первый признак неумения говорить», но при этом хмыкнул и быстро глянул на потолок, как будто записал на нём что-то. Значит, мысль понравилась.
И я стала, выходя из лифта, принюхиваться. Если вкусно пахнет — значит, папа дома. Мама готовит на скорую руку. Сварит кастрюлю супа — вот вам, питайтесь. А разогретым супом на лестнице пахнуть не будет. Проверено.
Отец готовит долго и со вкусом. Казалось бы, вот овощное рагу. Порезал, свалил всё в сковородку и перемешивай. Правда, в результате каша получается, но есть можно. Нет, папа простых путей не ищет. Он жарит кабачки отдельно, баклажаны — отдельно, грибы последними, мясо вообще на другой сковородке. И каждую серию разными приправами посыпает. Получается обалденно, и запах стоит такой, что ноги подкашиваются.
Вот и сейчас ароматы висят, как облака. Кажется, их можно потрогать. Я быстро открыла дверь своим ключом и крикнула:
— Пап, это я!
— Ура, — громко и деловито отозвался папа с кухни.
Я сбросила туфли, уронила рюкзак и только взялась за молнию на куртке, как запиликал телефон.
— Лера, ответь, у меря руки в муке! — крикнул отец.
Я схватила трубку радиотелефона в зале.
— Алё!
— Здравствуйте, можно Юрия Ивановича? — поинтересовался незнакомый женский голос.
