со стопкой бумаг, и сейфы, и висевшая на стене карта Европы, и плафон хрустальной люстры:
— I beg for political asylum…[4]
Американец поднялся со стула, произнес «извините, одну минуту» и вышел из кабинета.
Есть ли надежда? Куда он пошел? Наверное, советоваться с начальством. Прошло несколько минут.
«Странно, оставляет у себя в кабинете какого-то неизвестного русского», — подумал Композитор. Шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего ждать не приходится. Бледнолицый вернулся, сел на место, посмотрел Композитору в глаза и произнес:
— Я сожалею, но решения по вопросу убежища могут принимать только Вашингтон или Москва.
— Что же мне делать?
— Не знаю.
— Представьте себя на моем месте.
— Мы ничем не можем вам помочь.
— Вы могли бы дать мне совет?
— Совет? — американец удивился. Возвращайтесь домой, к своей семье, к своим делам, какой еще может быть совет?
— Взгляните, пожалуйста, еще раз вот на эту ксерокопию.
— Я вижу. — Он добавил еще какую-то фразу. Композитор не понял и начал волноваться.
— Вы не могли бы повторить последнее более медленно?
— How about your English? I think not excellent?[5]
Продолжать разговор было бессмысленно. Композитор молча поднялся, подошел к вешалке, достаточно неловкими движениями оделся. Американец вернул ему бумаги и проводил до выхода.
— Вы не могли бы назвать мне адреса других посольств? — спросил Композитор.
— Например?
— Канада. Австралия.
— Австралия? — снова удивился американец. Пожалуйста. — И попросил блондинку дать нужные сведения.
— До свидания. Спасибо.
— Счастливо, — ответствовал бледнолицый.
Янки, конечно же, прав — надо возвращаться домой. Композитор был достаточно рационален, чтобы не строить иллюзий. Но он закусил удила.
Перед ним возвышалось белоснежное здание канадского посольства. Нужно драться. Вперед!
В помещении находилось человек сорок посетителей. Несколько стеклянных окон. Композитор приблизился к одному из них и спросил — куда он может обратиться?
— Здесь очередь, — был ответ.
— Но у меня другое! — Хотя он прекрасно понимал, что вопрос тот же самый.
«Русский, русский», — послышался шепот других сотрудников.
— Подождите, мы пригласим вас. — Он сел на стул. Приближалось время ланча и Композитор опасался, что он не успеет поговорить до перерыва. Была пятница, и Консульский отдел закрывался раньше, чем в другие дни. Но ждать пришлось недолго. Его пригласил человек с точно такой же внешностью, как у бледнолицего в американском посольстве.
— Я слушаю. — Англосакс наклонился к окошку. Во время рассказа Композитора, который практически слово в слово повторил заученный текст, канадец кивал, поддакивал, как будто был даже рад встрече с таким посетителем.
Наш герой закончил свое повествование.
— Ну что же, может быть, может быть.
— Есть ли у меня шансы?
— Конечно. Мы дадим вам анкету, заполните ее в двух экземплярах, приложите объяснения, почему вы просите политического убежища, и приходите в понедельник.
— Как долго решаются такие вопросы?
— Месяца два-три. Бывает больше.
— Спасибо!
Композитор выбежал на улицу. Впервые за последние дни он почувствовал облегчение. Все только вопрос времени! Америка, Канада — какая разница? За анкетой надо прийти после перерыва на ланч.
Композитор неторопливо прогулялся до вокзала, съел хот-дог и вернулся в посольство. Ему вручили желтый конверт с гербом Канады, в который были вложены два экземпляра анкет и подробные инструкции по их заполнению.
Да! Он заполнит эти анкеты, пройдет все нужные собеседования и через несколько месяцев будет в Канаде. С семьей воссоединится насколько это возможно быстро. Он испытал удовлетворение от того, что общий план действий, задуманный в Москве, был верен.
Композитор не мог себе позволить платить за проезд в автобусе или трамвае. Впереди он видел только расходы и никаких доходов. Деньги уже начали неумолимо таять.
Был выстроен план ближайших действий: сфотографироваться, заполнить анкеты, сдать в посольство, продать имеющийся товар, узнать стоимость билета до Канады, найти более дешевое жилье и, главное, изыскать способ заработать деньги.
Настроиться надо на три месяца ожидания, а это время надо прожить, не замерзнув и не умерев с голоду, и при сем иметь достаточно средств для дальнейшего путешествия.
Он пересек площадь Варшавского восстания и направился вниз к Висле, к Дому научителя. Портье вежливо осведомился — собирается ли он жить дальше? Композитор решил продержаться до понедельника, а после решения вопроса в посольстве заняться поисками жилья.
За тридцать тысяч злотых он мгновенно получил три фотокопии своего заметно осунувшегося лица со странно помутневшими глазами. Его поразили и расстроили эти глаза. В чем дело?
Нужно держаться. Все еще только начинается.
В понедельник с утра он стоял у входа в посольство вместе с сотней просителей. Однако персонал работал удивительно четко, и очередь двигалась быстро. Вскоре Композитор услышал свою фамилию и подошел к окошку. Его обслуживал тот же чиновник.
— Если я поеду вначале один, а потом уже вся семья, мне как написать в этой графе?
Чиновник объяснил как.
— Когда приходить за ответом?
— К нам не надо приходить, вы все получите по почте.
Документы были приняты. Композитор получил желтую бумажку, на которой был обозначен присвоенный ему номер очереди на рассмотрение документов.
Теперь он должен был заняться жильем. Простая и не лишенная логики мысль Композитора заключалась в том, чтобы найти известный ему шахматный клуб, а может быть и необязательно шахматный, а просто спортивный клуб, который уж непременно должен располагать каким-либо общежитием или гостиницей. Потом можно будет заняться поиском работы. Но какой?
Не могло быть и речи о работе по специальности — Композитор не знал языка. Зарабатывать шахматами? Это мысль. То состояние эмоционального подъема, в котором находился маэстро, весьма благоприятствовало успехам, тем более на дворе был январь — месяц положительных шахматных биоритмов. Он знал это по многолетним наблюдениям за своими результатами.
И вообще, нужно использовать все возможности! Может быть здесь,
Композитор добрел до шахматного клуба «Легион». Поднявшись на нужный этаж, вошел в комнату, где находились два человека. Поздоровались.
— Вы по поводу турнира? — спросил его располагавший к себе, кудрявый, приятный человек лет сорока. Композитор, очутившись в знакомой, но несколько забытой атмосфере, мгновенно уловил, как нужно себя вести.
