бут, бут, бут! — Любовников семеро тут Восьмого мужа ждут! (Зубами стук, стук!..) Труп туп туп! — И опять заскакала, заегозила утоптывая… Расплетается коса рассыпчатая. Ух, и тошно плясать, коли-ежели знать под ногой кто лежит глиной давится!.. В зябкий рассвет пошатнулась скрипучая дверь — Дунька в ледышку, в мел! Проявился девятый Гришка — муркун кому — обещалась, кого зазвала. — Ага, топочешь! Чего топочешь? Свежую рыхлядь затаптываешь? — Ох, Гришка, в душу кольнуло — ты отколь? — Одиночкой в подвале, а дом пустой, бурчит корыто на полу… жена моя прочу-у-яла! уже по соседям ищут тебя! — Дунька шопотком: — Ты не знал? люблю скакать по ночам, а тут потьма, холодок (щип коготком — ага, ржавый топор!) — А ты, Гришенька, что так скоро? Я ведь сказала — в одиннадцать! Гришка глазом порск: — Нет, ты скажи; отчего у тебя платок в грязи? — — Что «скажи» да «скажи»! Не будь дурачком, золотенький, — жалею тебя! Мое сердце не сарай на запоре не держу. Ах, мне запрету нет, я все расскажу. Милый… дурачок… лучше не спра-а-шивай! — Гришка глянул в упор: — Убивица, стерва! Ищут тебя… где мужья? — Платок с клубничкой крапинкой тянет на себя. Рубиха, слабея, смеется, топор стяжелел скользит за спиной. Искосью Дунька к парню прикланивается — Кто мне говорил: не руби, не губи супружника. Ты меня вразумлял… пойдем, Гришенька… тут плесенью тянет, пойдем наверх!.. — Но как град, пулемет, тарабанит в дверь Гришкина жена, — вопит: — Где мой муж? где Гриша? живой-ли ты? — Дунька дверь приоткрыла, в щель косноязычит: Не бойся, голубушка, не пришитый, здесь он, твой Гришенька! А мой дурень запакован в ящик киснет! — — Что ты несешь!