более точно) в среднем около 84 млн баррелей в день (30,7 млрд в год). Отсюда легко подсчитать, что существующих мировых резервов хватит примерно на 40 лет.
Но это — «в принципе». А в реальности? У кого-то этой нефти, скажем так, залейся, а у кого-то совсем нет. Но нужна она всем. И это — первая «болевая точка», вокруг которой разворачиваются энергетические войны.
У кого же есть нефть, и сколько?
Если верить последнему (за 2012 год) докладу «Бритиш Петролеум», то сегодняшний мировой состав «первой десятки» стран по нефтяным резервам (в млрд баррелей) таков:
Венесуэла — 296,5
Саудовская Аравия — 265,4
Канада — 175,2
Иран — 151,2
Ирак — 143,1
Кувейт — 101,5
ОАЭ — 97,8
Россия — 88,0
Ливия — 47,1
Нигерия — 37,2
США — 30,9
Однако очень многие специалисты приведенным данным не очень верят или совсем не верят. Как по причинам секретности реальных резервов, так и по причинам сомнений в процедурах включения/невключения в резервы конкретных месторождений и залежей.
Например, в нефтяной актив Венесуэлы включена так называемая тяжелая нефть бассейна Ориноко, которую добывать гораздо сложнее и дороже, чем легкую. А легкой нефти у Венесуэлы тоже много, но не настолько — порядка 80 млрд баррелей. Еще более серьезное сомнение насчет резервов в отношении Канады, где почти все включенные в подсчет ВР резервы (кроме 6 млрд баррелей легкой нефти) находятся в нефтеносных песках бассейна Атабаска, и перспективы их масштабной коммерческой добычи далеко не ясны.
К другим «грандам» перечисленной «нефтяной десятки» тоже вопросов немало. Как, например, может быть так, что из Саудовской Аравии никаких сообщений об открытии новых месторождений давно не поступает, добывает она очень много (в среднем 3 млрд баррелей в год), а ее объявленные резервы десятилетиями держатся на одной точке в 265 млрд баррелей?
А потому разговоры о том, что, видимо, мир уже где-то на пике нефтедобычи, множатся. И это — не пустой звук.
Конечно же, в мире предстоит открыть еще очень много новых месторождений. Конечно, новые технологии добычи и переработки плюс энергосбережение — позволят оттянуть время от пика добычи до исчерпания нефти на достаточно долгий срок.
Но уже нельзя не признать очевидное. Каждое новое месторождение нефти дается все труднее, все дороже в разведке и подготовке к эксплуатации. А это повышает себестоимость добываемой нефти и неуклонно снижает разницу между энергией, затраченной на добычу, и энергией, которую можно от добытой нефти получить. И дешевая хорошая нефть уже все чаще оказывается не просто «ограниченным ресурсом», с которым привыкла оперировать экономика, а ресурсом редким и одновременно крайне необходимым.
И потому возникают — и на Западе, и на Востоке, и в России, — публикации, в которых авторы (далеко не маргиналы) прямо заявляют, что все мы уже на пороге эпохи глобальных войн за нефть. Неслучайно американский аналитик Майкл Клэр пишет книги под говорящими названиями «Гонка за то, что осталось: глобальная схватка за последние мировые ресурсы» и «Войны за ресурсы: новый ландшафт глобального конфликта». Ведь США ежегодно потребляют примерно 20% того, что имеют в своих резервах, а потому огромные объемы нефти непрерывно ввозят в страну. И, как мы видим, например, очень плотоядно присматриваются к нефтяным резервам недалекой Венесуэлы, и очень не любят Уго Чавеса…
А что у нас в России? С нашими российскими резервами тоже полной ясности нет. И не только потому, что эти данные секретны. Теперь ведь каждая нефтяная компания в России, если она хочет выпустить акции на рынок или занять деньги на Западе, хотя бы отчасти приоткрывает данные о резервах и ресурсах тех месторождений, на которые имеет лицензии.
Проблема, прежде всего, в том, что большинство наших месторождений разведывалось и оценивалось в советскую эпоху, а советская система подсчета запасов и по механизму, и по критериям сильно отличается от той международной, по которой считают в ВР или «Голдман Сакс». Хотя, как показывает опыт, западные оценщики — при пересчете в международную классификацию резервов — российские запасы обычно занижают.
И потому, видимо, наши резервы, по крайней мере, не меньше 88 млрд баррелей, указанных в докладе ВР. А ведь еще у нас есть — и в Татарстане, и в Западной Сибири, и на Ямале — месторождения тяжелой нефти наподобие венесуэльских, которые никто в подсчеты резервов не включал. А еще — есть не подвергнутые, как следует, поискам и разведке участки на суше. А еще есть почти необследованный современными методами геофизики шельф. Так что вроде бы резервов нефти у нас очень даже немало. И перспективы наращивания резервов есть.
Но пока это — только перспективы. А сейчас мы добываем около 3 млрд баррелей в год — примерно столько же, как Саудовская Аравия. То есть, при подсчете по нынешним резервам, нефти у нас — меньше чем на 30 лет.
Но три четверти добытой нефти мы экспортируем — и сырьем, и в виде нефтепродуктов. Причем вокруг нас полно тех, кто в нефти очень нуждается и кому ее очень не хватает: Китай, Япония, Корея, Украина, Белоруссия, страны Прибалтики, Польша, Болгария и так далее. Много таких нуждающихся — и ближних, и дальних.
И в ушах у них всех постоянное напоминание: пик Хабберта пройден или почти пройден… Так что на нашу нефть — раз мы столько экспортируем — очень многие «облизываются»…
Мне скажут: но ведь и в мире, и у нас в России еще есть газ. И его вроде бы очень много — гораздо больше, чем нефти. И он вроде бы в энергетике даже лучше нефти — меньше загрязняет атмосферу. Так давайте переходить на газ, а там… человечество еще что-нибудь придумает.
Все не так просто. Об этом — в следующей статье.
Информационно-психологическая война
Сражаться и побеждать
В информационно-психологических войнах атакуется не все сознание, а по преимуществу сфера чувств
Нельзя сражаться и побеждать, не поняв, КАК ИМЕННО враг воюет против тебя.
Мало понять общий характер ведущейся против тебя войны. Надо просветить эту войну аналитическим рентгеном — и выявить тонкую внутреннюю структуру вражеских действий. Такой аналитический рентген используется, к сожалению, нечасто.
