приняться прошлой осенью.
— А ну-ка, пойдемте со мной, — ответил Смок. — Берите эти два ведра. Вы не больны.
Они начали втроем ходить из хижины в хижину и вливали в каждого мужчину и каждую женщину по пинте соснового чая. Это оказалось нелегким делом.
— Вам бы следовало заметить с самого начала, что мы сюда пришли не шутки шутить, — заявил Смок первому же больному, пытавшемуся воспротивиться и стонавшему сквозь стиснутые зубы. — Подсоби-ка, Малыш. — Смок схватил одной рукой пациента за нос, а другой стукнул его под ложечку так, что у того немедленно открылся рот.
— Ну, Малыш! Пошло!
И действительно пошло — под аккомпанемент воплей, плевков и фырканья.
— В следующий раз будет легче, — утешал Смок жертву, принимаясь за очередной нос.
— Я бы охотнее выпил касторки, — по секрету признался Малыш, готовясь проглотить собственную порцию. — Великий Мафусаил! — заявил он во всеуслышание и в назидание слушателям, проглотив горькое пойло. — Всего-то одна пинта, а крепости в ней на целую бочку!
— Мы совершаем обход с сосновым чаем четыре раза в день, и каждый раз поим восемьдесят человек, — заявил Смок Лоре Сибли. — Так что вам от нас не спрятаться. Будете вы пить или мне придется взять вас за нос? — Его большой и указательный пальцы красноречиво повисли над ее лицом. — Это штука растительная, так что угрызений совести у вас не будет.
— Угрызений совести? — фыркнул Малыш. — Вот еще! Из-за такой-то прелести?
Лора Сибли колебалась.
— Ну? — решительно спросил Смок.
— Я… я… выпью, — сказала она дрожащим голосом. — Только поскорей.
Вечером Смок и Малыш растянулись на своих койках разбитые, как после долгой и утомительной дороги.
— Я положительно чувствую себя больным, — признался Смок. — Они ужасно страдают. Но прогулка — это единственное средство, которое я мог придумать. А раз прогулка, так уж основательная. Хоть бы один мешок сырого картофеля!
— Спаркинс больше не может мыть тарелки, — сказал Малыш. — Он потеет от боли. Он был так слаб, что мне пришлось уложить его обратно в кровать.
— Эх, если б у нас был сырой картофель! — опять начал Смок. — В этой консервированной дребедени не хватает чего-то существенного, чего-то главного. Из нее выпарена вся жизнь.
— И еще я готов держать пари, что парнишка Джонс из хижины Браунлоу не дотянет до утра.
— Да перестань! Не скули ты! — взмолился Смок.
— Ведь нам же придется хоронить его, а? — послышалось негодующее фырканье. — Я тебе говорю, этот мальчишка совсем плох.
— Замолчи! — сказал Смок.
С соседней койки раздалось еще более негодующее фырканье, скоро сменившееся храпом, — Малыш заснул.
Утром не только Джонс был мертв: был найден повесившимся один из самых крепких мужчин, работавший в топливном отряде. Началась вереница кошмарных дней. В течение целой недели Смок, напрягая все силы, заставлял своих пациентов работать и пить сосновый чай. И все же ему приходилось освобождать их от работы то по одному, то по двое, а то и по трое. Он понял, что работа для цинготных — последнее дело. Погребальная рота таяла с каждым днем, но трудилась не покладая рук — на всякий случай было заготовлено около полудюжины могил.
— Худшего места для лагеря вы не могли найти? — спросил Смок Лору Сибли. — Посмотрите, как он расположен! На дне узкой котловины, выходящей на запад и восток. Даже в поддень солнце не поднимается выше скал. У вас, наверное, несколько месяцев не было солнца.
— Как я могла это знать?
Смок пожал плечами:
— Вы должны были знать! Сумели же вы увести за собой сотню сумасшедших на золотые россыпи.
Она злобно посмотрела на него и заковыляла прочь. Возвращаясь через несколько минут с осмотра пациентов, которые с оханьем и стонами собирали сосновые ветки. Смок увидел, что «прорицательница» входит в хижину Эмоса Вентворта, и последовал за нею. Подойдя к двери, он услышал ее стонущий и умоляющий голос.
— Только мне одной! — клянчила она в тот момент, когда Смок вошел в хижину. — Я никому не скажу.
Оба испуганно и виновато посмотрели на вошедшего. Смок почувствовал, что наскочил на какую-то тайну — на какую именно, он не мог понять, — и проклинал себя за то, что не догадался подслушать у двери.
— Выкладывайте! — резко скомандовал он.
— Что «выкладывайте»? — мрачно переспросил Эмос Вентворт. А что именно «выкладывать» — Смок-то и не мог сказать.
Положение становилось все страшней и страшней. В темной дыре ущелья, куда не проникало солнце, жуткий список покойников все увеличивался. Изо дня в день Смок и Малыш с дрожью в сердце осматривали друг другу рты и искали первые признаки болезни — белый налет на деснах и на слизистой оболочке.
— С меня довольно, — возвестил Малыш в один прекрасный вечер. — Я как следует поразмыслил и решил, что с меня довольно. Надсмотрщиком за рабами я бы еще мог быть, но быть надсмотрщиком за калеками — это мне не по нутру. Им с каждым днем становится хуже. Двадцать человек — больше я не могу выгнать на работу. Сегодня вечером я позволил Джексону остаться в постели. Он готов был покончить с собой. Я видел — это ему засело в голову. От работы никакой пользы.
— Я пришел к тому же, — ответил Смок. — Мы отпустим всех, за исключением двенадцати человек. А сосновый чай продолжать.
— Никакого толку.
— Я готов согласиться и с этим. Но ведь, во всяком случае, он и не вредит им.
— Еще одно самоубийство, — возвестил Малыш на следующее утро. — На этот раз Филиппс. Я уже несколько дней ждал этого.
— Мы работаем впустую, — пробормотал Смок. — А что бы ты предложил, Малыш?
— Кто? Я? У меня нет никаких предложений. Пусть все идет, как идет.
— Но ведь это значит, что они все перемрут! — запротестовал Смок.
— Кроме Вентворта, — буркнул Малыш, который уже давно разделял неприязнь своего товарища к этому человеку.
Необъяснимый иммунитет Вентворта ставил Смока в тупик. Каким образом он один из всех избежал цинги? Почему Лора Сибли так ненавидит его? И вместе с тем заискивает перед ним, о чем-то молит его? О чем? Что он не хотел дать ей?
Смок неоднократно делал попытки застигнуть Вентворта врасплох во время обеда. Единственное, что он заметил подозрительного, — это подозрительное отношение самого Вентворта к нему. Тогда он взялся за Лору Сибли.
— Сырой картофель излечил бы всех, — сказал он как-то прорицательнице. — Я знаю. Я видел, как он действует.
По ее глазам, загоревшимся сначала верой, а потом ненавистью, он понял, что напал на верный след.
— Почему вы не захватили на пароход хоть сколько-нибудь картофеля?
— Был у нас картофель. Но, поднявшись по реке, мы продали его в форте Юкон с большим барышом. У нас осталось много сушеной картошки, — мы знали, что сушеная дольше хранится.
— И вы все продали? — спросил Смок.
— Да. Откуда мы могли знать?
