прибой о морской берег.
Да, Дик, это была сивашка, но настоящая женщина! Душой, Дик, она была белая, совсем белая. В один из последних дней своих она сказала мне следующее:
— Сбереги, Томми, мою перинку и храни ее всегда.
Я обещал ей это. Тогда она открыла глаза, полные муки, и продолжала:
— Томми, я всегда была хорошей женой для тебя, и вот почему ты должен мне кое-что обещать… — Казалось, слова застревали в ее горле. — Ты должен обещать мне, что если женишься, то женишься непременно на белой. Не надо больше сивашек, Томми, не надо, я прошу тебя. Я знаю, что говорю. Теперь в Джуно имеется много белых женщин, я знаю. Твои единоплеменники называют тебя «мужем скво», а их жены при встрече отворачивают головы и не пускают тебя, как всех остальных мужчин, в свои хижины. А почему? Только потому, что твоя жена — сивашка! Разве же это не так? И это нехорошо. И вот почему я умираю. Обещай мне сделать то, о чем я прошу тебя. Поцелуй меня в знак того, что ты исполнишь мою просьбу.
Я обещал ей это, и она слегка вздремнула, шепча:
— Так будет хорошо! Так будет хорошо!
В последние минуты она была так слаба, что мне приходилось наклоняться к самым ее губам, когда она говорила.
— Смотри же, Томми, не забудь про перинку!
И она умерла, умерла от родов на станции Чилкут.
Новый шквал страшно потряс палатку и чуть-чуть совсем не опрокинул ее. Дик снова набил свою трубку, а Томми взял чайник и отставил его в сторону, на тот случай, если Молли все-таки вернется.
А что же в это время делала девушка со сверкающими глазами и кровью настоящего янки?
Ослепленная, почти без сил, ползая на руках… задыхаясь от страшного ветра, который, словно в тисках, зажал ее горло, она направлялась теперь обратно к палатке. На ее плечах болтался довольно объемистый тюк, который еще больше затруднял ее движения, так как, казалось, на нем одном сосредоточилась вся ярость бури. Едва стоя на ногах и слабо шевеля руками, она ухватилась за веревки, удерживающие палатку, и тогда Дику и Томми пришлось втащить ее внутрь. Там она сделала последнее усилие, зашаталась и без сил свалилась на землю.
Томми расстегнул ремни на ее плечах и снял поклажу, но в это время послышался звон посуды и стук горшков. Дик, наливавший виски в чашку, успел через тело девушки мигнуть Томми, который мгновенно мигнул ему в ответ. Его губы прошептали лишь единственное слово «платья», но Дик неодобрительно кивнул головой.
— Послушайте, бедная девочка, — сказал он, когда Молли выпила виски и почувствовала себя несколько лучше. — Тут для вас имеются совершенно сухие вещи. А ну-ка, попробуйте облачиться в них. А мы тем временем выйдем наружу и закрепим палатку. Как оденетесь, кликните нас, и мы сядем за обед. Кликните, когда оденетесь.
— Ну, милый мой, теперь я готов клясться вам чем угодно, что спесь-то с нее сбита! — сказал Томми, когда оба устроились на подветренной стороне палатки. — Теперь она не будет уже так петь о своей отваге.
— Но ведь отвага-то — самое лучшее, что в ней есть! — ответил Дик, пряча голову от волны изморози, которая налетела на него из-за угла палатки. — Это та самая отвага, которая сидит во мне и в вас и которая сидела в наших матерях еще до того, как мы родились на свет Божий!
1901
Примечания
1
Кабестан — вертикальный ворот для наматывания якорного каната и поднятия груза.
2
Клух — жена.
