славян не было обычая в рост давать. Взял куну — отдал куну. Взял гривну — отдал гривну. А такого, чтобы, дав гривну, в отдачу требовать три, такого прежде не бывало. Брать более чем дал — это против правды славянских богов! Но у жуковатых этих своя кривда, и держится эта кривда на мечах хазарских ганов, которые предали не только богов, но и вскормившие их племена. Насосались злата и серебра, раздулись спесью, каждый норовит своей кривдой жить и брать не только то, что положено по праву, но и много сверх того. И не только обманом стали они разорять города, но и силой, предавая мечу и огню тех, кто не хотел с их своеволием соглашаться. Многие были не согласны, и Серок в их числе. А более всех противились кагану ближники славянских богов и ставленные на грады князья, которые суд по божьей правде вершили. Сил у ближников славянских богов было мало, да и жили они меж собой не в ладу. И князья грызлись меж собою, и грады ополчались друг против друга, словно мало им было крови, пролитой чужими мечами. Не из того ли бессилия и появилось у иных божьих ближников желание черпнуть из нечистого источника? О шатунах Серок слышал много, но что в тех слухах было истиной, он судить не брался. За шатунами была сила, которая обосновалась в этих местах раньше славянских богов. Урсы, беспокойные соседи радимичей, этим шатунам кланялись. И, наверное, кланялись неспроста. По раскладу Серка получалось, что Искар в любом случае не должен пропасть. Не просто так шатун свое семя вбросил в род Молчунов, а с прицелом дальним и, возможно, не злым. Появившийся на пороге Искар снял шапку, хотя вошел не в жилище, которое щуры[5] стерегут, а в кузню. Но поклонился он не четырем углам, а огню, который слабо тлел сейчас в горне. Огня отрок не боялся, а значит, человеческого в нем было больше, чем темного.
— Здрав будь, Серок.
Лицо Искара не омрачалось думами, отрок смотрел на Серка с любопытством, словно ждал от него занимательного рассказа. Данбор, похоже, ничего не сказал сестричаду[6] , переложив заботы на плечи кузнеца. Серок его не осуждал, знал, как тяжело пережил Данбор смерть сестры Милицы и дядьки Веско Молчуна.
— Отец твой пожаловал, — начал с главного кузнец.
Искар по этому поводу не выразил ни радости, ни огорчения, даже бровью не повел. Серок уже не в первый раз вглядывался в это отроческое лицо, но ничего чужого в нем не находил. Ростом и статью Искар пошел в Молчунову породу и грозил перерасти своего дядьку Мологу, самого высокого и плечистого мужа в селе. Разве что ликом Искар отличался от своих родовичей да глазами, большими, быстрыми и поразительно синими.
— Кровник он твоему роду, — продолжал Серок. — Двадцать лет назад твой отец убил на Поганом болоте Веско Молчуна.
Искар нахмурился, соболиные брови сошлись у переносицы.
— Тогда почему он мой отец?
— Это было решение общины. Твоя мать решению подчинилась. Иначе нам пришлось бы уйти из этих мест. Он в здешних лесах хозяин.
— Шатун?! — с ненавистью выдохнул Искар.
— Шатун, — подтвердил Серок. — И не просто шатун, а оборотень. Это его следы вы видели сегодня на снегу.
Мало кто из знакомых кузнецу людей выдержал бы такую весть, не дрогнув ликом, но Искар оправдал его надежды, хотя и ударил его Серок не щадя, под самое сердце. Но ведь у сына оборотня сердце должно быть покрепче человеческого.
— Я его убью! — твердо сказал Искар.
— Нет, — возразил Серок. — Нам всем эта смерть может дорого стоить.
— Но ведь он погубил мою мать?! — сверкнул глазами Искар. — А кровь матери ближе крови отца!
— Никто не знает, что случилось с твоей матерью. Женщины порой гибнут при родах. А как погиб Веско Молчун, тоже не знает никто. Есть силы, которые правят шатуном, и он не может им отказать. Вот эти силы и страшны для мира, а вовсе не твой отец. Мать твоя не только жизнью пожертвовала для спасения односельчан, но и душой. Ей придется вечно мыкаться в Стране Забвения, если ты не поможешь ей отыскать дорогу в Страну Света. Помни об этом, Искар.
— Я пойду, — сказал отрок, поднимаясь с лавки.
— Иди, — кивнул головой Серок. — Ночь сегодня лунная, а ты к лесу привычен.
Сказал кузнец это буднично, словно и не таилось в хождении Искара по следу Хозяина страшной угрозы людям. Но отрок не должен усомниться в том, что Серок в него верит. Ибо в сомнении главная опасность для души.
Глава 2
МЕДВЕЖЬЕ КАПИЩЕ
Искар шагнул из кузницы в мир, который сразу же стал ему чужим. А ведь среди этих дворов он вырос, и не было в селе дома, где его не приветили хотя бы однажды. Но теперь выяснилось, что сыну Шатуна не место среди людей. Правда, Серок сказал, что именно от Искара будет зависеть, жить ли радимичам на этой земле или стать изгоями. Конечно же Искар выполнит свой долг перед родовичами и односельчанами, но от этого обида его не станет менее горькой. Перед тем как прикрыть за собой ворота, Искар оглянулся на кузницу. Никто не провожал его от порога, никто не смотрел ему вслед… Шатун человеку не брат, даже когда он одной с ним крови. А ведь нет за отроком никакой вины, за которую его можно гнать из мира людей. Тогда почему же к нему так несправедливы и люди, и боги?!
Искар забыл прицепить плетни к кожанцам[7], а потому и проваливался при каждом шаге по колено. Идти становилось все труднее, но он не обращал на это внимания, поскольку торопиться ему было некуда. Лес — родной дом шатуна, а крышу ему заменяет небо над головой. Вот только дом этот не всегда ласков к своим обитателям. Мороз, которого Искар, занятый своими мыслями, поначалу не чувствовал, пробрался-таки под кожух и теперь сотрясал ознобом его тело. Хотя, возможно, отрок дрожал не только от холода, но и от страха. Искар, однако, не хотел признаваться в слабости даже самому себе и упрямо торил дорогу к Поганому болоту.
Пока места были знакомые, Искара не тревожила обступающая его со всех сторон тишина, но хоженая тропа оборвалась у поляны. А там, куда уводили виденные днем следы шатуна, и темнота, и тишина воспринимались уже по-иному. Искар прислонился к стволу березы, росшей чуть на отшибе и казавшейся приблудой среди обступивших поляну елей. Ствол дерева заледенел на морозе, и отрок чувствовал исходивший от березы холод даже через кожух. Говорят, что в Стране Забвения царствует стужа, обрекающая попавшие туда души на вечную дрожь. А кроме холода там царит еще и вечный страх. И среди стужи, мрака и страха томится душа Искаровой матери, которая обречена на муки подлостью шатуна и слабостью односельчан. Искар снял рукавицу и осторожно погладил ладонью заледенелый ствол. Береза проснется для новой жизни, как только Даджбоговы уста дохнут по весне теплом на заждавшуюся землю. Любви бога хватит не только на это дерево, но и на всю округу. И только в Стране Забвения все останется без изменений…
Искар оторвался от березы и пошел по следам шатуна, загребая кожанцами слежавшийся снег. Страх ушел из его сердца, зато накатила горячая ярость, и он надеялся, что у него хватит сил и решимости, чтобы вырвать всего одну душу из Страны Забвения.
На дальнем конце поляны кто-то стоял. Сначала это было просто темное пятно, но с каждым шагом Искара оно все более отчетливо обретало очертания человеческого тела. Подойдя почти вплотную, отрок увидел огромные медвежьи клыки, белеющие в обманчивом лунном свете. Рука Искара потянулась к ножу, висевшему на поясе.
— Не торопись, — прозвучал в тишине насмешливый голос. — Время для драки еще не приспело.
— Ты кто? — спросил Искар севшим от страха и ярости голосом.
— Хозяин, — спокойно отозвался незнакомец. — Но можешь называть меня Шатуном, я не обижусь.
— Где моя мать?
— Она ушла из этого мира. Это свершилось по воле сил, ни мне, ни тебе не подвластных.
— Зачем ты пришел в эти места, Шатун?
— Я пришел, чтобы указать тебе дорогу.
— А если я откажусь по ней идти?!
