Без предупреждения мир снова теряет очертания, и я падаю. Время стремительно пролетает мимо, увлекая меня за собой и вызывая приступ головокружения.
Очередное воспоминание обретает резкость.
Первая бредет по открытому полю, разведя руки в стороны так, чтобы высокая трава щекотала ее раскрытые ладони. Она где-то на год старше, чем была на дне рождения, все равно еще ребенок, счастливо прогуливающийся по своей пока неуничтоженной планете.
Скукотища.
Первая наклоняется и срывает несколько цветков, переплетает стебли, затем оборачивает получившуюся цветочную цепочку вокруг запястья на подобии браслета. Сколько еще подобной фигни мне придется пересмотреть?
Возможно, если я сконцентрируюсь, то смогу как-то контролировать эти воспоминания? Я должен увидеть остальных Гвардейцев, а не это счастливые лориенско-девчачьи сопли. Стараюсь думать о том, что хочу увидеть лица Гвардейцев, их Чепанов. Воспоминание с полем исчезает во вспышке, и я оказываюсь в новом месте.
На улице ночь, хотя тьму разгоняют десятки бушующих вокруг пожаров. Две луны Лориена нависают над горизонтом друг напротив друга. Земля трясется под моими ногами, взрывы совсем рядом.
Первая и восемь других детей несутся по отдаленному от города космодрому к кораблю. Чепаны выкрикивают приказы, поторапливая детей бежать за собой. Некоторые малыши ревут, шлепая ногами по жесткому покрытию космодрома. Первая не плачет, она смотрит через плечо, там лориенец в обтягивающем костюме выстреливает пучком замораживающей ярко-голубой энергии прямо в морду скалящегося пайкена. Глаза Первой широко распахнуты от восхищения и страха.
Вот оно! Великое Вторжение. Именно то воспоминание, которое мне было нужно.
— Бегите! — кричит несущимся по космодрому детям-Гвардейцам лориенец в костюме. Его Наследия давно проявились и работают во всю силу. Только он все равно умрет этой ночью, как и все остальные.
Обегаю взглядом детей, стараясь запомнить как можно больше деталей. Тут и мрачноватый мальчишка с длинными черными волосами, и еще одна светловолосая девочка, младше Первой, которую несет на руках ее Чепан. Первая старше большинства других детей — деталь, которая, я уверен, поможет моему отцу создать описания оставшихся Гвардейцев. Я подсчитываю, сколько среди детей мальчиков и девочек, стараясь попутно запомнить наиболее отличительные черты.
— А ты еще кто такой?!
Голос заглушает рокочущие звуки войны из воспоминания, как если бы его передали прямо мне в мозг.
Поворачиваю голову и понимаю, что прямо передо мной стоит Первая. Не в образе ребенка из воспоминания, нет, это Первая, какой я видел ее в последний раз: светлые волосы струятся по спине, плечи дерзко расправлены. Призрак. Она глядит прямо на меня, ожидая ответа.
Она не может быть здесь; это лишено смысла. Взмахиваю рукой перед ее лицом, полагая, что это должно быть какой-то глюк прибора доктора Ану. Быть того не может, чтобы она действительно меня видела.
Первая отбивает мою руку. Я удивлен, что она может меня трогать, но затем вспоминаю, что, вообще-то, здесь мы оба призраки.
— Ну и? — спрашивает она. — Ты кто? Тебе здесь не место.
— Ты мертвая, — все, что я могу выдавить.
Первая смотрит на себя вниз. На миг огромная рана на ее животе становится видимой. Так же быстро, как появилась, рана исчезает.
— Но не здесь, — пожимает Первая плечами. — Это мои воспоминания. Так что, похоже, ты застрял тут со мной.
Трясу головой.
— Это невозможно. Ты не можешь со мной разговаривать.
Первая прищуривается, глядя на меня и раздумывая о чем-то.
— Тебя зовут Адам, верно?
— Как ты узнала?
Первая самодовольно ухмыляется.
— Мы делим один мозг, мальчик-мог. Так что я тоже кое-что о тебе знаю.
Рядом с нами бежавшие до того Гвардейцы уже погрузились в корабль, и сейчас двигатели заурчали, оживая. Я должен изучать корабль в поисках важных деталей, но меня слишком отвлекает мертвая, усмехающаяся мне, девчонка.
— Твой страшный и ужасный папаша будет разочарован, когда ты проснешься и не расскажешь ему ничего интересненького. — Первая хватает меня за локоть, и прикосновение кажется таким реальным, что мне приходится напомнить себе, что, по сути, это всего лишь сон.
Сон, над которым Первая внезапно обретает контроль.
— Жаждешь моих воспоминаний? — спрашивает она. — Ну, двигай за мной. Проведу тебе экскурсию.
Так как картинка снова меняется, до меня начинает доходить, что происходит.
Я заперт здесь с моим заклятым врагом. И, кажется, командует здесь она.
Глава 6
В этот раз смена воспоминаний происходит иначе. До этого я словно падал сквозь время и память, а теперь никаких ощущений, как вдруг я уже стою на улице перед уединенной фермой в Коауила, Мексика. В этом воспоминании Первая со своим Чепаном таскает в дом коробки. Новоселье. Это первое место, где они поселились с Хильдой (так звали Чепана Первой) после того, как Гвардейцы высадились на Землю и разделились.
Стоп. Откуда мне все это известно?
Странно. В придачу к тому, что я вообще здесь нахожусь, просматривая этот отдельно взятый момент жизни Первой, у меня также есть общее представление обо всех ее воспоминаниях в целом. Я знаю все, что знает она, и помню все, что помнит она. Воспоминания настолько яркие, что кажется, будто они мои собственные.
Словно я — это она.
Призрак Первой появляется возле меня, и мы вместе наблюдаем, как ее более юная версия на пару с Хильдой распаковывает на кухне коробку с тарелками. Присутствие призрака Первой вызывает у меня мурашки и головокружение. Стараюсь игнорировать девчонку, но она, как ни в чем не бывало, продолжает говорить со мной.
— Мы жили здесь какое-то время, — говорит призрак Первой почти с тоской. — А потом Хильде показалось, что она видела кого-то из ваших ищеек, вынюхивающих что-то в городе, поэтому нам пришлось уехать.
Гвардейцы постоянно переезжают с места на место, меняя города и страны в совершенно непредсказуемом порядке. Отец этим заинтересуется. Это полностью противоположная нашей, могадорской, схема поведения. В отличие от них, мы сосредотачиваем наши силы на базах, раскиданных по всей планете. Вот почему Гвардейцев так сложно выследить.
— Иногда Хильда бывала такой занудой, — говорит Первая, наблюдая за своим Чепаном. — Во многом, наверное, как твой противный папаша. Только без этого, ну знаешь, короче, она была беззлобной. — Первая потирает ручки и изображает зловещее хихиканье.
— Заткнись, — выплевываю я злее, чем собирался. — Ты ничего о нем не знаешь.
Ловлю себя на том, что против воли изучаю Хильду. Ей где-то чуть меньше шестидесяти. Лицо покрыто морщинами, как от возраста, так и от постоянного стресса. Седые волосы стянуты в тугой хвост, заплетенный в косу. Глаза смотрят жестко; в голосе сталь, речь сдержанна, даже когда она просто говорит
