окон, но они никогда не открывались, не пропускали света и
сломать их было невозможно. Он был весь погружен во тьму, но
стоило кому-то войти в комнату, как та тут же освещалась
невидимыми источниками - и непроглядная темнота рассеивалась.
Все комнаты были меблированы, но подбор мебели был странен и
разрознен, предметы не подходили друг к другу, как будто их
просто наталкивали в помещение. Создавалось такое впечатление,
что комнаты были предназначены для существ, не понимающих цели
своего пребывания в них.
Невозможно было уловить никакого порядка в расположении первого
или второго этажа или длинного пустого чердака. В лабиринте
коридоров, комнат и холлов можно было разобраться только по
памяти. По крайней мере, времени совершенствовать ее было
более, чем достаточно.
Харли предпочитал, засунув руки в карманы, долго бродить по
дому. За одним из поворотов он встретил Дэппл; она грациозно
склонилась над альбомом, любительски копируя висящую на стене
картину - изображение той же комнаты, в которой сидела. Они
обменялись несколькими словами, и Харли побрел дальше.
В памяти колыхнулась какая-то неясная мысль, словно паук,
юркнувший в угол паутины. Он переступил порог помещения,
которое они называли комнатой с пианино и тут только осознал,
что его беспокоит. Когда тьма отступила, он опасливо оглянулся,
а затем уставился на большое пианино. На полках склада время от
времени появлялись странные вещи, которых потом можно было
встретить по всему дому; одна из них теперь стояла на крышке
пианино.
Она представляла собой тяжелую массивную модель примерно двух
футов высотой, приземистую и почти округлую, но с острым носом
и четырьмя подпорками в виде лопастей, на которые она
опиралась. Харли знал, что этот предмет изображал собой. То
была ракета 'земля-космос', модель невзрачного, но надежного
челнока, который подбрасывал снаряжение космическому флоту.
Когда она появилась на полке склада, то своей неуместностью
вызвала еще большее удивление, чем пианино. Не отрывая глаз от
модели, Харли присел на крутящийся стульчик рядом с пианино и
основательно расположился на нем, пытаясь извлечь хоть ЧТО-ТО
из закоулков памяти... что-то, связанное с космическими
кораблями.
В любом случае, это было что-то неприятное и тут же ускользало,
едва только ему начинало казаться, что он мысленно может ткнуть
пальцем в пойманный образ. Но он неизменно ускользал от него.
Что было довольно неприятно: было смутное ощущение опасности и
в то же время с ней было связано какое-то обещание. Если он
сможет уловить, что это такое, встретиться с ним, так сказать,
лицом к лицу, в таком случае он... сделает что-то определенное.
Но пока он колебался в нерешительности, Харли даже не мог
сказать, что же такое определенное ему хотелось бы сделать.
Сзади послышались шаги. Не поворачиваясь, Харли осторожно
приподнял крышку пианино и пробежал пальцами по клавиатуре.
Лишь после этого он небрежно глянул из-за плеча. С руками в
карманах за спиной стоял Кэлвин, как всегда, солидный и
основательный.
- Увидел тут свет, - небрежно сказал он. - И проходя мимо,
решил зайти.
- А я было решил немного поиграть на пианино, - улыбнулся
Харли. Ему не хотелось обсуждать свои действия, даже с таким
близким знакомым, как Кэлвин, потому что... ну, просто потому,
что он должен вести себя, как нормальный человек, которого
ничего не беспокоит. Это было просто, ясно и устраивало его: он
ведет себя как нормальное человеческое существо.
Убедив себя, он легко коснулся клавиш, и под его пальцами стала
рождаться музыка. Играл он отменно. Они все играли хорошо,
Дэппл, Мэй, Пиф... стоило им собраться у пианино, как у каждого
исполнение стоило одно другого. Харли бросил взгляд на Кэлвина.
Он видел его высокую мускулистую фигуру, прислонившуюся к
пианино, спиной к этой странной модели и, казалось, ничто в
мире не беспокоит его. На лице его ничего не отражалось, кроме
спокойного дружелюбия. Они все были расположены друг к другу и
никогда не ссорились.
Вшестером они собрались за скудным ланчем, весело болтая на
банальные затасканные темы, и день пошел тем же порядком, как и
утро, как и все прочие утра, в спокойствии, безопасности и
бесцельности существования. Только одному Харли казалось, что
картина бытия как-то не в фокусе; теперь он, кажется, уловил
ключ к проблеме. Тот был очень скромен и мал, но в мертвом
спокойствии существования и он был достаточно велик.
Оборонила намек Мэй. Когда она расправлялась с желе, Джаггер со
смехом обвинил ее, что она положила себе побольше, чем прочим.
Дэппл, которая всегда защищала Мэй, возразила: - Ей досталось
меньше, чем тебе, Джаггер.
- Нет, - поправила ее Мэй. - Думаю, у меня в самом деле больше,
чем у прочих. У меня есть на то внутренние причины.
То была одна из типичных шуточек, которые звучали время от
времени, но Харли запомнил ее, чтобы обдумать. Он ходил из
