непроизводительно… нерационально, а надо бы…
Из этой двери на меня кинулась огромная овчарка. В какой-то мере я был готов — такое случалось уже дважды, только те псы лаяли, покуда я ломал замок, а эта молча ждала. Я попал собаке монтировкой между ушей, она свалилась, судорожно передернув лапами. Некоторое время я зажимал прокушенную руку, потом прошел в квартиру искать бинт.
Было интересно разглядывать чужой дом. Но я подумал, что, наверное, это занятие все-таки слишком печальное, да и однообразное, чтобы считать его развлечением. Все тут еще слишком живо, не успело подернуться пылью, избавиться от воспоминаний о тех, которые жили здесь, сидели на этих стульях, ели за этим столом, спали на этой кровати и читали эти книги. Мебель была весьма стандартной, и набор книг встретишь почти в каждой квартире, но не в этом дело. Не в похожести, не в близости мне как современнику. Напротив, сколько помню себя, где-нибудь в музее мне было легче увидеть, почуять пропасть невообразимых столетий по двум-трем ржавым железкам, куску обработанного дерева, обрывку ожерелья или кольчуги.
Однако все это сложно и долго, я подумаю над этим на досуге. Закончив перевязываться — укус оказался глубокий — я вышел на лестницу, чтобы идти вниз. Эта квартира на четырнадцатом этаже была последней. Овчарка уже стояла, лапы у нее подгибались, но она зарычала и попробовала опять прыгнуть. Я повалил ее, пристегнул к ошейнику карабин, а брезентовым ремнем-поводком связал лапы; ремень с карабином я взял в передней.
Подхватил ее под мышку и стал спускаться, придерживая за загривок. Она рычала и норовила укусить, но была еще слаба. Сука, очень крупная и почти черная, по виду ей года полтора-два с половиной, может, чуть больше. Пройдет несколько месяцев, да что там — недель, и со всех них слетит прирученность, и одомашненность, и любовь к старшему брату и хозяину — человеку, которую, подумал я, он выдумал себе сам. А мне нужна собака. Умная, хорошо выдрессированная собака, привыкшая жить с людьми в одном доме. И нужны щенки от нее, ибо собачий век короток.
Дождь на улице моросил не переставая, мелкий, скучный. Одиноко мок мой фургон, голуби, нахохлившись, сидели под карнизами. Я устроил овчарку, расстелив для нее роскошную шубу, добытую из шкафа в моем новом жилище. Собака рычала, но кусаться больше не пробовала, видно, сообразила, что я ей не враг. Я привязал ремень к батарее, поставил в плошке кусок растаявшего мяса из холодильника, в другую налил воды. Будет она минеральную? Потом осторожно распутал ей лапы. Выходя, услышал, как она начала шумно лакать.
У парадного остановился, подставил лицо дождю. Псина была тяжелой, да и вообще я приустал. Начало болеть и дергать в руке, я даже засомневался, смогу ли продолжить начатое. Но других планов у меня не имелось. Собственно, все мои планы начинались со слов «через пять дней». Только не нужно сейчас думать о том, сколь ничтожны мои усилия. О том, что я не смогу, не сделаю, забуду и не додумаю, куда и к кому не успею. Я сделаю то, что сделаю. Я буду делать изо всех сил.
Я крепко вытерся рукавом. Свитер на плечах и на спине уже промок. Я вошел в следующий дом. Странно, рука совсем не мешала. Только первое время, а потом я про нее забыл. Всадить жало ломика, отжать дверь, ударить плечом… Было 15.09.
В 23.37 я притащился домой. Я больше не мог. К тому же у меня кончились свечи, и пришлось брести по улице в кромешной тьме пасмурной ночи, я спотыкался и шлепал по лужам и потерял ломик. Еле отличил свой собственный дом, но нужно было переодеться в сухое, и поэтому я сначала пошел в свою квартиру, в которой знал, где что искать. Из-за темноты все здесь было по-другому, не как вчера, а, наоборот, домашнее и родное. У порога так и валялись оброненные мною свечи, я подобрал несколько штук, переоделся при их раскачивающемся свете. Но мне было холодно, чертовски холодно!
Я бормотал, путаясь в штанинах, и позже, перебегая ко второму подъезду. Страшно испугался в первый момент, когда в темноте зажглись собачьи глаза -рубины, золотые на дне, — и послышалось приглушенное рычание.
— Ну, ну, милая, — я даже не обратил внимания, что рычала она скорее дружелюбно, чем угрожающе. Мне было очень, очень холодно.
У десятка слепленных вместе свечей оказалось достаточно сильное пламя, чтобы согреть мне вино в эмалированной кружке. Я пил, согревался и обжигался, но до конца согреться никак не мог. Впрочем, несколько лучше мне все-таки сделалось. Теперь я услышал равномерное постукивание из того угла, где была овчарка.
— Ах ты, милая моя, да ты хвостом виляешь. Это ты правильно. Давай признавай меня, нам с тобой, хочешь не хочешь, — дружиться.
Ну вот, подумал я, собака — друг человека. Привязанный друг человека. Ах ты…
— Встает вопрос, — я сделал большой глоток, — как мне тебя именовать? «Я назову тебя Пятницей», ха-ха, Пятница… А знаешь, это идея. Будешь ты Риф. Правда, по слухам, у Робинзона был кобель, но я не стану склонять твое имя, и получится, что оно женское. Есть ведь женское имя Персиваль? Или Эммануэль? Или нет? Но неважно. Все, ты Риф. Отныне и до конца дней твоих. Или моих… Кто — Риф, кого — Риф, кому — Риф, и так далее. Поняла? Э-эй, Риф, Риф! — позвал я. Она тихонько зарычала.
Кружка начала жечь пальцы, и я поднялся с пуфика перед импровизированным очагом. Объединенный факел из свечей взметнул пламя на полметра. Я его потушил, стало гораздо темнее.
— Надо делать камин, — сказал я овчарке.
Нет, похоже, все старания мои напрасны. Ни болтовня, ни вино не помогли мне. Иного и не следовало ожидать, подумал я.
Я прошел в ванную и снял там повязку с руки. Последние несколько часов руку прямо-таки сводило от боли. Я уже перевязывался раз в одной из квартир. Я открыл аптечку и проглотил несколько успокаивающих таблеток. Не много -потому что уже пил там, где перевязывался. Место укуса вспухло еще больше, и краснота поднялась до локтя. Некоторое время и смотрел на руку, борясь с желанием взять молоток и раскроить собаке череп, затем насыпал еще растолченного стрептоцида и стал раздирать обертку на новом бинте.
Спас я себя сам — больше было некому. В ту же промозглую ночь, так и не сумев уснуть, с гудящей от снотворного головой, я вооружился скальпелем и пинцетом и — откуда что взялось! — полоснул по яблоку опухоли точно в середине. Возможно, мне помогла кружка какой-то крепкой выпивки, которую я сглотал предварительно. Я плохо соображал тогда. Тою же целебной жидкостью плеснул на кровящее развороченное мясо — когда очухался от последствий собственной храбрости. Пинцетом вытянул из раны шерстяную нитку, затем еще одну. Куски моего свитера. И даже зашил себя сам обычной иголкой. Мокрая шелковая нить скрипела, проходя сквозь кожу, и роняла капельки то ли бренди, то ли рома — того, в чем я ее вымочил. Самое время для укола против столбняка, подумал я иронически. Под конец успел только допить, что еще оставалось на донышке пузатой бутылки.
…Последняя свеча светила мне. Я лежал и смотрел, как она оплывает, и так же оплывало во мне сознание, растворяясь в жару. Слезы капали. Слезы. Откуда это? Струйка звенела. У меня начался бред, я отчетливо ощутил его. Еще услышал, как за изголовьем завыла собака, которую я сегодня нарек Риф. Или это было до?..
Мой бред
…чего же гнусно выбираться из этой жижи. Так бы и сидел там. Но надо, надо, сколько можно торчать посреди болота, точно гнилой пень. Меня ждут на берегах, на кочках, на трибунах. Ой! я голый. Сейчас коричневая жижа стечет, и все увидят, что я… нет, есть рубашка. Белая ослепительная сорочка с черной в горохах бабочкой. И… и все. То есть совсем все. Ничего, я прикроюсь роялем. А пока что задумчиво смажу со щеки розочку из земляничного крема и засуну ладонь в рот целиком. М-м, замечательно. Прохладно и вкусно. Две поливальные машины подкатывают мне красный рояль. Полейте, пожалуйста. Жарко, полдень. Из болота торчат пучки кенгуриных хвостов — это пампасская трава. Я аккуратно вынимаю себе зубы по одному (боже, чем я буду есть, но не оставлять же — еще подавишься) и сажусь к роялю. ПЕРЕСТАНЬТЕ, ВАМ ГОВОРЯТ! Я ТАК…
…синие, синие, синие, синие сверкающие тюльпаны из отборного льда. Из синего сверкающего льда. Синий, синий луг тюльпанов из синего сверкающего льда. Мне — в баню. Ничего не видно. Сухой пар, я пересыпаю его из ладони в ладонь, и на руку мне падает крышка рояля. Ооооо! Как больно, меня в этом самом месте кусала собака. Или это было до?..
