они все в саду, в беседке, чай пьют, а Митяю разговор слышен. Нашли, что все в порядке, каких-то витаминов оставили, как понял Митяй из разговора.
— Мне электричество надо чтобы было, — говорит отец.
— Да, дорого очень, Иван Николаевич, — возражает ему густой голос.
— А как же мне без света тяжело с ними! — Говорит отец. — Бабушкин второй год обещает.
— Да это бабушка надвое гадала — то ли будет, то ли нет, то ли темно, то ли свет, — вставляет мамин голос.
— Столбов нет — велика беда, — говорит отец. — Лес вокруг. Просеки нет? Топоры на что! Да и вообще, что я себе, что ли прошу?
— Верно, верно, — говорит толстый голос, — что-нибудь придумаем. Вылез Митяй из-под одеяла, босиком по тропинке, на ходу в рубашку — и к домикам. Сидят нутрии. Хрустят капустой. В каждом домике по двое. Подойдет Митяй — перестанут грызть, поглядят, поглядят, а потом опять быстро-быстро чик-чик- чик зубами. Лапками с земли поднимают капусту и в рот, а с пола ничего взять не могут — два клыка желтых торчат из-под губы, упираются в пол. Страшные клыки. Сядет нутрия на задние лапки — красивая. Шерсть переливается, темная, как кора у сосны, только блестит и гладкая, гладкая…
— Митяй! — Зовет отец.
— Иду! Идет Митяй и разговор услышанный вспоминает. Файку встретил да пальцем ей погрозил: мол, не ходи к домикам, напугаешь. Не идет Файка, сидит, ушами прядет.
— Ну, как дела, — спрашивает его худой человек с палочкой в руке. «А голос у него какой толстый, — думает Митяй»
— Плохо! — отвечает.
— Это почему же? — Удивляется человек и переступает, опираясь на палочку.
— Потому нам свет нужен. Сегодня ночью, как задувало, и не видать ничего. И мама руками капусту рубит, а Бабушкин обещал машинку дать, да свету нет.
— Ну, раз так говоришь, что свет нужен, — значит, будет! — Смеется человек с палочкой. — Будет. Обещаю. Будь здоров, Митяй! Скоро увидимся. Пошел человек, а хромает сильно. Палка в мокрую землю так и втыкается. Тут и парень явился здоровый курчавый.
— Может, подгоню я машину то, Данила Васильевич?
— Куда там — завязнешь! До дома будем пешком плестись. Видишь — и дорогу надо делать, правильно, Митяй?!
— А то, как же, — говорит Митяй. — Верно, не проедешь, и мне скоро в школу идти, а осенью топко.
— Ну, будьте здоровы. Ушли двое. А Митяй видит: вроде не туда они сворачивают.
— А не заплутают они, пап?
— Нет, Митяй, не заплутают, — говорит отец, — Данила Васильевич тут все кочки знает — напрямик пошел, — и чище лесом и быстрее. Он нашим нутриям вроде крестного, ученый человек. А свет то теперь будет, выручил Митяй, молодец!
Глава девятая,
А был с утра солнечный день, и решили первый раз выпустить нутрий на волю. Сначала объехали на лодке весь загон, сетку проверили. Потом подъехали сзади к домикам и стали заслонки вытягивать вверх.
Вытянули — да и в сторону отъехали. А мать то на берегу стоит — смотрит. Потом вдруг на первый домик показывает, где Машка и Капустик жили, и рукой машет. Смотрят отец с Митяем: вода заколыхалась у первого домика, и показалась голова. Поплыла, поплыла, только нос наверху, и вода волнами такими маленькими расходится, как от лодки, и клыков не видать. А если приглядеться — видно, как лапки в прозрачной воде мелькают. Вот и Капустик вслед за Машкой. И из соседнего домика, и из третьего, а потом пошли, пошли. По всему озеру. Пусто в домиках стало.
— Греби к берегу, да тихонько, — говорит отец. Сам весла вынул, посредине на банке сидит, Файка на носу, Митяй на корме, одним веслом маленьким и правит и загребает, а сам все на воду смотрит. Нет-нет да и проплывет мимо нутрия. А на берегу вон две сидят и грызут что-то. Другие две в сетку носами тыкаются и вдоль плывут — простора им что ли мало!..
— Пойдем искупаемся Митяй, — говорит отец, — только за сетку теперь, а то вдруг какая хватанет за ногу, вишь, клыки то… — и улыбается. Шутит, наверно. Стали купаться, а Митяй невольно вспоминает, как нутрия лапками в воде перебирает. «Дай, — думает, — попробую». И попробовал. И получилось! Как закричит Митяй — отец испугался даже — он уж далеко отплыл.
— Ты чего кричишь?
— А я поплыл по-нутриному! — Кричит Митяй. И снова плюх — и поплыл. Двадцать раз проверял — получается, и дух не перехватывает. Вылез из воды, отдышаться не может — устал.
— Ну и стиль у тебя, позавидуешь, — смеется отец.
— Не смейся, ты так не умеешь! — Прыгает Митяй на одной ноге, воду из уха выгоняет. Погрелись, посушились. Время к обеду. Стали нутриям корм задавать, они тут как тут. Знают свое время, обед не пропустят. Залезли в домики, каждая в свой, не спутали. Митяй по крышам домиков пробежался, заслонки опустил хватит, на первый раз накупались. А потом пошел своих любимцев с руки кормить — Машку и Капустика. Совсем ручные. Митяй и гладит их, и за шерстку треплет. А к иным не подходи — вроде шипят, губу поднимают, крысиный нрав показывают.
Глава десятая,
Потому что уже появились первые настоящие желтые листья, не те, которые загорели на солнце, а те, которые состарились: они первыми выбрались из почек весной и первыми состарились, пожелтели. Значит, скоро осень. Митяй с Файкой ходили по берегу и следили за стаями. Нутрии привыкли к новому месту, к людям, которые за ними ухаживали, а больше всего к Митяю, потому что он всегда им приносил что-нибудь лакомое. Даже Файке разрешили подходить к домикам, и она вела себя очень культурно: не лаяла, не лезла носом в кормушку, но папа говорил, что, наверно, она побаивается острых клыков, а Митяй с ним спорил. Разве может бояться Файка хоть кого-нибудь на белом свете! День стал заметно короче. Короче стала дорога к первому сентября. Митяй уже сам распоряжался своим новым портфелем. Складывал в него карандаши, резинки, букварь, тетради — и снова вынимал все. Ему очень хотелось в школу, но жалко было расставаться с нутриями и Файкой. «Ничего, говорил сам себе Митяй, — на воскресенье буду приезжать домой из интерната. А потом, в каникулы папа возьмет меня с собой на охоту. Он обещал, когда семь лет исполнится. А это будет 15 сентября». Ходит Митяй и долго прощается со всем. Хочет, чтобы все в порядке было, по-хозяйски осматривает. И к шоссе нет-нет да наведается. Не близко, километра три, даже побольше. Столбы уже лежат, и обрезки рельсов привезли, чтоб в землю вкапывать, и мотки проволоки… скоро свет будет. И дорогу шлаком посыпают, самосвалы из города ездят… Сидит Митяй на бревнышке. Файка рядом разлеглась. И грустно им что-то… «Завтра за грибами пойду», — соображает Митяй.
— Пойдем за грибами, Файка? Подняла Файка голову, поглядела на Митяя и тявкнула.
— Ладно, завтра будешь искать. Наберем с тобой белых и насушим. А Файка хорошо грибы ищет. Найдет белый и тявкнет как-то коротко и небрежно: мол, иди срежь его, а на сыроежки и лисички не обращает внимания. Отец приучил.
— Пойдем домой, Файка! Не грусти. Я бы тебя взял с собой, да в интернате заругают, там же негде тебе жить, а на улице холодно. И здесь кто помогать будет отцу? Я уезжаю, мама по хозяйству — ему одному в лесу тяжело. Ты здесь оставайся. Вот и дом наш. — Все поняла Файка. Что уезжает Митяй и что
