Владимир Степаненко
Десять выстрелов
Во всем был виноват капитан Сорвиголова. Я скакал рядом с ним на горячем коне. В руке сжимал винтовку.
В комнате было темно. Зимние сумерки незаметно подкрались к городу. Занавески на окнах посинели, как будто намокли в воде. На повороте, за углом нашего дома, ошалело звонили трамваи. С их горбатых дуг дождем сыпались искры. Они казались мне пулями. Я прятался от врагов, переползал, опрокидывая стулья, и сам метко стрелял.
Мама пришла с работы и щелкнула выключателем. На ее пальто длинными прядями висели белые нитки — цех шил мужское белье. От яркой электрической лампочки я зажмурился. Когда открыл глаза, на клеенке, рядом с чернильными пятнами, лежали тетради и ненавистные мне учебники.
— Коля, что ты натворил! Весь дом перевернул вверх тормашками. За уроки еще не брался? Посмотришь, отцу расскажу!
— Успею. Нам мало задали. — Я принялся подымать стулья.
Несколько раз подряд я перечитывал условие задачи, но ничего не мог понять. Перед глазами скакали на горячих конях буры, шло сражение.
Я посмотрел в угол, где сиротливо стояла щетка. «Разве это ружье? Надо настоящее!» Желание родилось случайно, но сразу же завладело всеми моими мыслями. Я уже не мог смотреть на учебники, не мог ни о чем думать.
Ночью опять выпал снег. Из-за горбатых сугробов трудно было узнать нашу улицу и маленькие двухэтажные домики. Под снежными шапками они показались мне большими, как будто привстали на носки.
Ружье не давало мне покоя. Утром, вместо того чтобы идти в школу, я решил отыскать магазин, где продают охотничье снаряжение. Я недавно переехал жить в Москву и еще не отваживался уходить далеко от дома. Знал дорогу в школу, магазин и булочную.
В те годы у нас на улице стояла пожарная каланча. Перед высокой башней я остановился и по скрипучим намороженным ступенькам полез наверх.
Дежурный со свекольно-красным лицом, в огромном бараньем тулупе тяжело повернулся ко мне.
— Ты куда? Сматывайся вниз!
— Дядь, мне магазин отыскать надо.
— Какой еще магазин?
— Где ружьями торгуют.
— Не увидать, далеко больно! — Пожарный показал рукой в центр города и отвернулся.
Скоро кончилась наша улица. Надо было идти дальше. Я испуганно втянул голову в плечи и сжал в кармане пальцы в кулак. Незнакомые дома смотрели угрюмо и неприветливо. Особенно я боялся подворотен, откуда каждую минуту могли вылететь мальчишки.
Шел, шел — и вдруг оказался перед большим магазином. С витрины на меня летели дикие утки. Подымался густой камыш с метелками.
Я чуть не задохнулся от волнения. Стоило мне перевести взгляд, и я увидел ружья. Вороненые стволы блестели от масла. В одном ряду были одностволки и двустволки. Дешевые и дорогие.
Долго я стоял перед витриной, замерз. С опаской двинулся к двери.
В магазине какой-то мужчина выбирал одностволку. Он поочередно вскидывал ружья, которые ему подавал продавец, переламывал стволы и, прищуривая один глаз, долго смотрел.
На голове у мужчины был большой заячий треух. Когда мужчина взмахивал головой, с треуха сыпались волоски, как легкие снежинки.
— Двустволку советую купить! — сказал продавец. — Есть штучные!
— Не к чему деньгами сорить! — Мужчина улыбнулся. — Мы из одностволки сколько хошь зайцев набьем. С ней и расход меньше. Сам знаешь, дробь в цене, а много ли я на сковороде накатаю.
— Понятно, — кивнул продавец.
Я простоял в магазине до самого закрытия и хорошо уяснил: с двустволкой — лишний расход. Лучший бой у одностволки.
При свете электрических лампочек снег казался желтым, как медовые конфеты. Перед нашим домом толпились жильцы. Впереди в длинном бобриковом пальто стоял домоуправ. У него болели зубы, и щеки были завязаны большим теплым платком. Деревянной лопатой он делил снежные сугробы: каждая квартира должна будет убрать свой участок.
— Колька, ты где шатался? — накинулась на меня мама. — Отец в ночь работает. Кто будет снег возить?
— Я свезу.
Быстро перекусив, я установил на сани большой фанерный ящик из-под папирос «Дукат» и принялся набивать его снегом. На улице было много ребят, и работалось весело. Я быстро управился с кучей и подрядился возить снег соседке.
— Колька, — спросил высокий, как жердь, Мишка Серганов, — сколько запросил?
— Пятьдесят копеек.
— Дурак! Продешевил. За такую кучу рубль берут.
Скоро у меня в кулаке были зажаты первые заработанные деньги. Кошелька не было, и для надежности я завязал медяки в угол носового платка.
— Кольк, пойдем завтра в кино? — Мишка зашмыгал носом. — Две серии идут «Мисс Менд».
— Не хочется.
— Мировецкая картина! Все время стреляют. Ребята рассказывали. Он убегает, а его ловят. Здорово! Я у тебя на билет не попрошу, не бойся. У меня деньги есть. Не пойдешь?.. Деньги копишь?
— На ружье собираю.
— Какое ружье?
— Настоящее.
У Мишки хищно блеснули глаза.
— Деньги достанешь?.. Есть у меня двадцатка.
— Что? — не понял я.
— Одностволка, двадцатого калибра. Эх, ты, тюха-матюха!
У меня сперло дыхание. Я с удивлением разглядывал Мишку, его разные глаза: левый зеленый и правый голубой.
Через некоторое время он появился во дворе с настоящей одностволкой. Я бережно взял ее в руки. Попробовал переломить, как это делал мужчина в заячьем треухе, но мне не удалось.
— Не умеешь! — Мишка переломил ружье.
Я припал глазом к круглому стволу. Но сколько я ни смотрел, ничего не смог увидеть.
— Ты на свет веди, — подсказал мне Мишка.
Перед глазами мелькнула электрическая лампочка. Но ствол был черный: в нем гас свет.
