Он взглянул на меня с презрением и насмешкой.
— И этот сержант, Олмос, от вас уже не отстанет. Вечно будете за ним дерьмо разгребать.
Я кивнул:
— Или я отдам эту запись в прокуратуру. Только что потом? Олмос легко сможет отбрехаться. А я окажусь глубоко в дерьме.
— Вы правда убили того подростка? — спросил дантист.
— Две пули в голову. Это было забавно… Я ведь снайпером служил, в Латинской Америке. Мне этого не хватает.
Мои слова его ни трошки не напугали.
Он только усмехнулся.
Решил, что я просто хвастаюсь. Хочу набить себе цену.
— Вы сказали, вам нужны деньги? — подсказал Элберт.
— Да, — кивнул я. — Пачка бабла, и я уеду отсюда. Слишком много здесь правил и сволочья. Лучше вернусь туда, где ты можешь сам защитить себя, по-мужски, не надеясь на прогнивший закон.
Я потыкал в диктофон пальцем.
— А запись оставлю вам. Я уверен, вы сможете прижать Олмоса. Так или иначе.
Элберт кивнул.
— Сколько вы хотите?
— Сто тысяч.
Он хотел возразить, но я перебил его.
— Только не говорите, будто у вас их нет. Вы сегодня продали яхту, за наличные; решили покупать новую, да? В два раза больше?
— В два с половиной, — ответил Элберт невозмутимо. — Я дам вам десять кусков и радуйтесь, что вам повезло.
— Чего? — нахмурился я. — Алё, гараж! Я сказал сто тысяч.
— Девять.
Элберт сложил руки на груди.
— Не согласитесь сразу, и будет восемь.
— Ну ладно.
Я закусил губу.
Глянул на диктофон, протянул руку — но передумал.
— Но деньги нужны сейчас. Я сразу хочу уехать. Мало что Олмосу взбредет в кочерыжку. Утром меня могут арестовать.
— Не вопрос.
Мы поднялись в его кабинет.
Элберт подошел к сейфу.
Не боялся открыть его при мне. Видно, считал меня совсем размазней. А может быть, еще потому, что там лежал заряженный револьвер.
— Ёшки-матрешки, — пробормотал я, глядя через плечо. — Сколько ж там бабок, а?
— Полтора миллиона, — ответил Элберт с улыбкой.
Он вынул револьвер, взвел курок.
— Знаете, — заметил дантист. — Я ведь могу просто забрать у вас диктофон. И не платить ни цента.
— Но тогда вам придется меня убить, — согласился я. — А это шум, грязь и хлопоты. Не стоит десяти тысяч.
Он распечатал пачку, отсчитал лишние.
— Девяти, — поправил дантист.
— А чего наличными-то? — бубнил недовольно я, вертя в руках открытую пачку. — Ну, в смысле, за яхту. Мог же и переводом, банковским. Хлопот меньше. Что? Налоги платить не хочем? А как же школы, больницы, эти… библиотеки?
— Думаю, вам лучше уйти, — с усмешкой ответил Элберт. — Пока я не передумал.
Мы спустились вниз.
— Ах ты отморозок…
Олмос стоял посреди гостиной.
— Так и знал, нельзя тебе доверять…
Он посмотрел на пачку в моей руке.
— За сколько ж ты меня продал? За десять тысяч?
— За девять, — ответил Элберт. — А вот теперь, сержант, нам стоит поговорить.
Вынув диктофон, он включил запись.
— Что скажет комиссар, если услышит это? Что напишут газеты?
Элберт поцокал сочувственно языком.
— Слышал, копам в тюрьме приходится тяжело. Это правда?
Олмос внезапно выхватил пистолет.
— Отдайте мне диктофон, — с глухой угрозой приказал он.
Элберт лишь рассмеялся.
— Или что? Вы меня убьете?
Тогда придется убить обоих; а потом всплывут копии этой записи, и вам уже ничто не спасет.
— Отдай диктофон, — медленно, с расстановкой произнес Олмос. — Не доводи до греха.
— Ну, я тут явно лишний.
Я попятился к двери.
— Не пришей кобыле хвост. Разбирайтесь сами.
— А ну стоять!
Олмос обернулся ко мне.
Полицейский «кольт» рявкнул в его руке.
Пуля вошла в стену, обдав меня штукатуркой.
Я действовал инстинктивно. Упал, перекатился, выхватил из кобуры пистолет. Дважды спустил курок.
Олмос дернулся.
Кровь растеклась по его груди, — и с каждой секундой пятно становилось больше. Это могло значить только одно.
Я попал в сердце.
— Вот дерьмо! — заорал Элберт.
Сержант качнулся и замертво рухнул на пол.
— Что ты наделал?! — крикнул хозяин дома.
Кое-как я выпрямился.
Глянул на пушку в своей руке. Потом, на негнущихся ногах, подошел к Олмосу.
— Мертв, — пробормотал я.
— Я звоню в полицию, — сказал Элберт.
Он шагнул к телефону. Времени думать не оставалось.
Я в два прыжка пересек гостиную. Врезал ему — и парень рухнул, как наша экономика.
— Не двигаться, — рыкнул я.
Элберт хотел подняться.
Я угостил его по морде еще раз. Схватил со стола салфетку — черт, кто в наши дни кладет на стол матерчатые салфетки?! — и тщательно вытер пистолет.
Наклонился, взял парня за руку.
Он попытался вырваться.
Тут уж я вломил ему от души. Что, сразу не понял? Башка у Элберта дернулась, тот закатил глаза.
Я вложил свой пистолет ему в руку. Тщательно приложил пальцы к рукоятке, курку. Потом подумал
