Евгения Якимова
Сага о белой лошади
Мерзкая бабка их все-таки засекла. Дик очень старался, но весь его многолетний опыт не помог ему на этот раз. В самом деле, несправедливо было, чтобы такие звонкие расписные кувшины продавала такая вредная сморщенная старушенция. Дик вполне успешно накрыл одну из этих славных посудинок краем плаща, но тут в толкотне ему кто-то крепко заехал локтем в спину. Дик едва удержался на ногах, и, чтобы не разбить кувшин, ему пришлось перехватить его в другую руку. Тут-то бабка все и заметила. И немедленно подняла вой на весь базар. Голос ужасно соответствовал ее внешности: визгливый, громкий и противный.
— Люди добрыи-и-и-и! — заходилась бабка. — Мы сами не местныи-и-и! Тьфу! Да что ж это деится- а-а!.. Средь бела дня посуду пру-уть! Семеро правнуков без куска хлеба!.. Держите, держи-ите, а то унесе- о-оть!..
Народ вокруг среагировал быстро (народ всегда быстро реагирует, когда не надо). Дик замешкался на пару секунд — уж очень не хотелось расставаться с кувшином, да он и не стал. Бабка теперь, конечно, угомонится не скоро. Дик расталкивал торговцев и покупателей, пробираясь к одной из боковых улочек. За ним тянулся приличный хвост. Дик оглянулся — не для того, чтобы еще раз поглядеть на преследователей, их-то он и слышал достаточно хорошо. Рэн и Элли неслись вслед за ним в первых рядах толпы, изображая возмущенную общественность. Это было кстати: в случае чего три пары кулаков значительно лучше, чем одна. Пробежав несколько поворотов, Дик ощутил, что сзади вроде бы заорали громче и радостнее. Обычно такой прилив энтузиазма у преследователей служил верным признаком того, что впереди тупик…
Этот раз не был исключением. До конца улочки, окруженной глухими заборами (не такими уж высокими, впрочем), оставалось еще метров двадцать. Рэн вырвался вперед — Дик слышал его дыхание у своего плеча.
— Держи! — и он сунул ему на бегу ярко раскрашенный трофей. Рэн, не сбавляя скорости, сиганул через забор, успев на прощанье дружески кивнуть озадаченным горожанам.
— А-а, одна шайка-лейка! — сообразила общественность и (в лице примерно половины своих представителей) двинулась наперерез по боковым улицам. С оставшимися Дик обменялся парой любезностей; Элли, решивший не сохранять больше инкогнито, очень ему содействовал. Воспользовавшись минутным замешательством преследователей, соображавших, за кем они гонятся на этот раз, Дик и Элли без особых потерь пробились сквозь их поредевший строй и рванули в обратную сторону, гадая про себя, куда бы им свернуть, чтобы не наткнуться на ту ораву, которая погналась за Рэном.
На ходу шепнув Элли несколько слов, Дик толкнул его в ближайший проулок, а сам, пробежав еще один перекресток, свернул в другую сторону. На этом дело можно было считать почти законченным: утратив товарищей и боевой пыл, горожане уже не усердствовали в погоне, и оставалось, в сущности, только незаметно выбраться из города. Интересно, удастся ли Рэну уберечь кувшин в этой суматохе? Может, он хоть на этот раз не станет трепать нервы бедным аборигенам? В виде исключения…
Проходные дворы — штука хорошая. Элли был уже на самой окраине, погоня безнадежно отстала, и он постепенно перешел на шаг. День был начат прекрасно, небо было чистым, погода — чудесной, и ему отчаянно хотелось чего-то большого и хорошего.
Большое и хорошее он увидел за следующим поворотом. Это была костлявая белая лошадь, тихо- мирно щипавшая травку на соседнем пустыре. «О! — подумал Элли и остановился. — А неплохо было бы выехать из города на белом коне.»
Прохожих поблизости видно не было, лошадь казалась смирной, и он решился. После нескольких неудачных попыток ему удалось вскарабкаться к ней на спину, чего лошадь, похоже, не заметила. Элли поздравил себя с первыми успехами в верховой езде и принялся за осуществление второй части своего замысла: ткнул ее пятками в тощие ребра и сказал: «Н-но!»
Лошади тоже было хорошо. Она доживала свой век, грея на солнышке побелевшие от старости бока и пережевывая траву стертыми зубами. Небо было чистым, погода — чудесной, ни одна муха ее не тревожила, и она полностью посвятила себя скромным житейским радостям.
Из этого блаженного состояния ее вывело давно забытое ощущение того, что кто-то маленький и неудобный вертится у нее на спине. Лошадь от удивления приоткрыла один глаз и даже почти проснулась. Элли уже из сил выбился, пытаясь втолковать ей — преимущественно пинками — свой намерения.
— Ох, глупая ты скотина! Первый раз вижу такую тупицу… Ну, пошла же, пошла, кому говорят!
Постепенно Элли начал приходить к мысли, что верховая езда — далеко не столь легкое и приятное занятие, как он предполагал. В ответ на его пинки лошадь лишь недовольно поводила ушами, а на слова не реагировала вовсе. Элли начал подозревать, что она глухая, и, скажем прямо, не сильно ошибался.
Что произошло потом — неизвестно. То ли Элли наконец удалось убедить старую клячу сдвинуться с места, то ли ей приснилось, что она — гордый боевой конь, рвущийся в битву, а скорее всего, Элли ее просто окончательно достал…
В тот момент, когда всадник потерял уже всякую надежду, лошадь вдруг взрыла копытами землю, вскинула голову и помчалась вперед каким-то невообразимым аллюром, время от времени исторгая из себя хриплые трубные звуки. Элли пришел в восторг, но очень скоро его внимание обратилось к более насущным проблемам — скажем, как удержаться на спине у своего скакуна.
Двигались они, по счастью, в сторону окраин. Прохожих им не попалось (если они и были, то предусмотрительно убрались подальше), городской стены в тех местах тоже не наблюдалось, и через минуту-другую они оказались в лесу.
Через лес вела достаточно ровная и прямая дорога, что радовало. Элли был занят двумя проблемами: как не треснуться головой о ветку и как усидеть на лошади. Если бы к этому прибавились еще и повороты, ему пришлось бы совсем туго. Вскоре на него свалилась новая напасть: хайратник грозил в любую секунду упасть, а поправить его Элли не мог. Хайратник, конечно, было жалко, но даже угроза потерять его не могла заставить Элли разжать пальцы и отпустить гриву лошади, в которую он вцепился что было сил.
Деревья вокруг слились в одну сплошную зеленую полосу, ветки так и норовили хлестнуть Элли по лицу — он едва успевал нагибать голову; трясло просто неимоверно, и Элли дорого бы дал, чтобы в жизни своей больше никогда не видеть лошадей. Остановить лошадь сейчас — он понимал — невозможно, соскочить на ходу… нет, только не это, хотя такой конец был весьма вероятен. Оставалось только ждать, скоро ли все это кончится. Пока что лошадь признаков усталости не подавала, будто бы напрочь позабыв про свой возраст и долгое отсутствие тренировок.
Милях в двух от города (Элли показалось, что они проехали раз в десять больше) лошадь вдруг выкинула такой фортель: резко затормозила, развернулась на 180 градусов и в прежнем темпе помчалась обратно. С одной стороны, это было неплохо: теперь не завезет в бог весть какие дебри. С другой стороны, если она и вправду собирается вернуться… Хайратник, кстати, упал, ищи его теперь по всему лесу. Придется новый заводить…
По дороге туда Элли развилки не заметил и был немало удивлен, когда вместо скромных домиков предместья перед ним открылся широкий солнечный луг с городской стеной и воротами на противоположном краю (кстати, неуклонно приближавшемся). Народа у ворот было явно многовато для тихого летнего дня. Элли разглядел в толпе несколько человек из тех, что гнались за ними с базара. Его тоже заметили. Толпа оживилась, радостно заголосила. А лошадь неслась себе по тропинке, ведущей к воротам. Ей-то что. Хоть бы свернула, что ли…
Итак, представьте себе картину: лето, солнце, луг у городских ворот. Рядом с воротами — большая толпа (гнались за Рэном, а он куда-то делся). Этот въезд в город, видимо, не предназначался для торжественных случаев: возле стены свалены кучи гнилой картошки, свеклы, репы и т. д. Отдельные корнеплоды уже летят в стремительно приближающегося всадника. Внешность у него заметная — рыжая грива и алый плащ, такого узнаешь даже издали.
По мере приближения Элли охватывала тоска и безнадежность. Он никак не мог представить себе какой-нибудь выход из этой ситуации, да и вообще все дельные мысли куда-то подевались, а вместо них
