—
— Может быть, сходим посмотрим? — спросила Петра Шилох.
Спиральная лестница начиналась сразу за комнатой, уставленной изображениями Будды (точной копией той, что была в павильоне в Бангкоке). Они пошли вверх. Сквозь густую листву. Обезьяны, сидевшие на ветвях, недоверчиво рассматривали их, а потом уносились прочь. Мимо плавно скользили большие змеи.
Меланезийцы, несшие гроб, замыкали процессию.
Они поднимались все выше и выше, ветви деревьев вокруг становились все тоньше. Пробившись сквозь полог листвы, они оказались на смотровой площадке, огороженной перилами со всех сторон. Гроб прислонили к перилам, повернув его в сторону горы.
Небеса полыхали пламенем огненного рассвета... белые перила отсвечивали розовым, серебряные замки гроба сияли, словно были сделаны из рубинов.
Вот она, перед ними: гора, носившая тысячи имен. Это мгновение было исполнено тишины, как будто мир замер вокруг... и только тонкая алая струйка стекала по склону... словно кровь по губе вампира.
Лава, стекавшая вниз, оставляла за собой изображение, впечатанное в горный склон. Изображение? Или просто цветные пятна на базальтовой породе? Нет, действительно изображение. Каким-то неведомым образом запечатленное на склоне вулкана... слишком большое, чтобы быть творением человеческих рук... и в то же время это была, несомненно, работа Лорана МакКендлза.
Едва узнаваемые очертания гроба; крышка полуоткрыта, ее контуры отчасти создавались естественными трещинами в поверхности склона. В гробу лежала женщина. Она была обнажена — по крайней мере та ее часть, которая открывалась взору, — ее черные волосы, выбивавшиеся из гроба, вились, стекая вниз обсидиановыми ручейками, до самого моря листвы, начинавшегося у подножия вулкана. Черты лица не были прорисованы до конца, и картину довершало уже воображение зрителя.
— Откройте гроб! — попросил Пи-Джей.
Пока все колебались, не зная, стоит ли исполнить эту странную просьбу, Пи-Джей сам расстегнул замки гроба и поднял крышку... и сразу же понял, кто именно изображен на картине... его мертвая жена... до мельчайших деталей... приоткрытые губы, длинные волосы, выпавшие из открытого фоба...
— Так
И тут Пи-Джею открылась истина. Он указал на картину на склоне вулкана:
—
21
За краем мира
Полет
Она мертва, но ей до сих пор снится сон: Полет. Полет на крыльях ворона.
Память: 79 Н.Э.
...сера... шаги детских ступней по растрескавшейся мозаике едва слышны, едкий запах горящей плоти... быстрые шаги, гром, донесшийся со стороны горы, а потом... кровь
...мраморные колонны ломаются, словно кости, над орущей и...
...кровь
...обескровленные глаза сквозь пропитанную серой мглу, и вопли, и...
...сквозь поток пепла, кровь блестит на клыках кровавые
Полумрак
И вверх, и вверх
Вверх по горе, к кратеру
Который ведет к самому сердцу мира
И вверх
Вверх
Полет
Пи-Джей, смотри. Мы уже добрались до картины. Только теперь, так близко, это уже не картина — ее уже не разглядишь, не охватишь взглядом. Я думаю, мы карабкаемся по ее руке. Эта извилистая тропинка — не что иное, как светло-голубая вена. А вот — край крышки гроба. Скажи пилоту, чтобы он подлетел ближе-ближе... пусть сбросит лестницу... смотри, здесь есть уступ, мы легко сможем спуститься...
Он опускается на одно колено.
Смотри, Пи-Джей! Все эти пятна поверх камней... как зерно напечатанной фотографии, но увеличенные в миллионы раз... вот как была создана эта картина, этими точками... она не плод игры света... она настоящая. Пуантилизм. Нет, это не стиль Лорана.
Но смотри. Ближе. Ведь это кровь, Пи-Джей. Человеческая кровь. Распыленная тонким слоем — тончайшим, чуть ли не в одну молекулу толщиной, но я все равно чувствую ее запах. Я не верил тебе, но теперь понимаю, что все это — правда... эта картина создана из крови и плоти Лорана МакКендлза... он сам превратился в одну из своих картин... разбрызгал себя по склону горы... но в то же время картина остается картиной... встанет ли она из гроба? И какой она будет: мертвой или живой? Так или иначе, мы это узнаем, только добравшись до кратера.
Давай вернемся в вертолет?
О, Пи-Джей, этот запах серы...
Полет
Ей снился холодный сумрачный мир на границе реального мира и его отражения. Она сама была этим мнимым пространством, уже почти небытием.
Ей снилось: она спит в объятиях ангела.
Ей снилось: она уже возвращается к жизни.
Ей снилось, что она — это весь мир.
Ей снилось, что она мертва навсегда.
Память: 1447
Восстановленный на престоле Валахии при содействии венгерского короля, поменявший веру с православия на католичество, Дракула снова сражался с турками. Но на этот раз он не мог победить. С ним остались всего две сотни верных ему молдаван, а турок было бессчетное множество — словно звезд в небе.
Он ждал на вершине холма. Его окружили, обложили со всех сторон. Молдаване бились до последнего. Когда солнце склонилось к закату, рядом с ним осталось всего десять воинов. Вокруг него — страшными кольцами смерти — лежали трупы, пронзенные огненными стрелами, разорванные пушечными снарядами, обезглавленные, изуродованные; казалось, что тысячи рек алой крови текут из этих мертвых тел; словно на холм водрузили терновый венец. Он ждал.
Солнце село, и Раду проснулся в своем гробу из золота и слоновой кости, который сделали для него по приказу Мехмета; его золотые замки были испещрены Священным Именем Бога, вставки из слоновой кости несли на себе изящные узоры и имя Раду, написанное арабской вязью, клинописью, латынью, на языке египтян и греков.
Влад Цепеш, которого никто не смел называть в лицо Дракулой, ждал.
Раду знал, где он. Холм, на котором он стоял, был буквально пропитан кровью, но вся эта кровь была мертвой; Раду слышал, что только лишь сердце продолжало биться на этом холме — живое сердце в самом сердце пламени. Дракула закричал, когда ему в спину вонзилось копье; Раду в своем шатре слышал этот могучий крик, прорвавшийся сквозь предсмертные хрипы с поля брани, которое теперь стало полем смерти.
— Я слышу его, — сказал Раду Мехмету.
И султан ответил:
— Тогда пошли к нему.