Александр все слабел, дыханье становилось затрудненным. Он часто открывал глаза и устремлял их то на Распятие, то на императрицу.
В 10 часов 50 мин. ночи его не стало…
III
Над умершим
19 ноября Дибич доносил императору Константину:
«С сердечным прискорбием имею долг донести Вашему Императорскому Величеству, что Всевышнему угодно было прекратить дни всеавгустейшего нашего Государя императора Александра Павловича сего ноября 19-го дня в 10 ч. 50 мин. по полуночи здесь, в городе Таганроге. Имею честь представить при сем акт за подписанием находившихся при сем бедственном случае генерал-адъютантов и лейб-медиков. Таганрог, ноября 19-го дня 1825 года. № 1. Генерал-адъютант Дибич». При этом донесении был приложен акт о смерти.
Известие о смерти Государя было получено в Петербурге только 27-го ноября. Первый узнал о нем Николай Павлович. Но начавшееся междоусобие заставило забыть об умершем. Только З-го декабря новый император Николай Павлович нашел время написать князю Волконскому и сделать свои распоряжения.
«Письмо матушки, любезный Петр Михайлович, достаточно вас уведомит о причинах, побудивших нас всех, просить государыню-императрицу решить самой все, что касается до тела нашего ангела: кому, как не ей, принадлежит собственность сих драгоценных останков нашего отца, кому же, если не ей, решить все, что в силах будет сама решить. Но так как ее решение может касаться только до общих распоряжений, то на вас остается тяжелая обязанность всех необходимых приличных чести русского имени и памяти нашего ангела распоряжений».
Пока шла переписка с Петербургом, было произведено вскрытие тела, а потом бальзамирование.
Со смертью императора государыня переехала к Шихматову, и в доме, где находилось тело, наступило безначалие. Никто не отдавал никаких распоряжений, был полный беспорядок.
В кабинете производилось бальзамирование тела. Труп лежал на столе. Четыре гарнизонных фельдшера с засученными рукавами суетились около трупа, вырезали мясистые части, набивали их какими-то травами и забинтовывали. Руководили работой два врача. Кроме фельдшеров, врачей да дежурного офицера, в комнате и во всем дворце никого не было. Трудно было подумать, что здесь лежит труп Государя. Врачи жаловались, что у них недостаток в материалах для бальзамирования, ночью нельзя было достать даже полотенца и простыни, так как никого кругом не было.
По окончании бальзамирования Государь был одет в парадную форму, с орденами, положен на железную кровать и покрыт кисеей. С этого времени у гроба было установлено дежурство и начались панихиды. В комнате, где лежал Государь, было жарко и душно, все было пропитано особым едким запахом.
На второй день один из присутствовавших при смерти Государя, Шенин, подошел, чтобы посмотреть на труп. Открыл кисею и заметил, что из-под воротника у Государя торчит какой-то клочок материи. Он решил, что это галстук, и сказал об этом врачу Добберту. Тот нагнулся и к ужасу увидел, что это не галстук, а клочок кожи государя по небрежности оставленной у ворота. Вместе с тем было замечено, что лицо стало чернеть; благодаря теплоте в комнате и испарению спирта тело стало портиться. Решили заморозить тело, для чего открыли окна, под кровать поставили корыто со льдом, повесили термометр и приняли меры к тому, чтобы температура была всегда не менее 10 градусов.
20-го числа был поставлен трон, комнату обили черным сукном, тело Государя положили в гроб. Стали ежедневно по нескольку раз служить панихиды. Все приняло более торжественный вид. Государыня на общих панихидах не присутствовала. Но вечером, когда панихида кончалась, обыкновенно, Волконский из комнаты всем приказывал удалиться. Оставался священник и дежурный офицер. Последнему приказывалось стоять смирно и не поднимать глаз. Священник тихо читал Евангелие. В это время из своих покоев выходила императрица, одна, без провожатых, медленно подходила к гробу, долго стояла на коленях и молилась, потом поцеловавши Государя, так же тихо удалялась. После этого вводили часовых.
11-го декабря, при громадном стечении народа, тело Государя было перенесено в собор Александровского монастыря, где оно и находилось до отправления в Петербург.
29-го декабря процессия с телом Государя должна была выступить в Петербург. По этому поводу князь Волконский писал императору Николаю: «Насчет сопровождения оного я был в большом затруднении по неприбытию сюда никого из С.-Петербурга; из генерал-адъютантов, граф Ожаровский не бывал по сие время; граф Ламберт, хотя и находился здесь, но так как он не нашего исповедания, то государыне- императрице угодно было потребовать генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова, коему изволила сама поручить драгоценные останки покойного супруга своего, в надежде, что Ваше Императорское Величество благоволите утвердить сделанный ее Величеством выбор и позволите графу Орлову-Денисову довершить до С.-Петербурга возложенное на него поручение».
Императрица Елизавета Алексеевна с другой стороны пригласила к себе лейб-медика Тарасова и сказала ему:
— Я знаю вашу преданность и усердную службу покойному императору и потому я никому не могу лучше поручить, как вам, наблюдать во все путешествие за сохранением тела его и проводить гроб его до самой могилы.
Процессия направилась на Харьков, Курск, Орел, Тулу, Москву. По ужасным дорогам с большими предосторожностями везли тело Государя. На козлах колесницы сидел лейб-кучер Александра, который всю дорогу не отходил от гроба ни на шаг. Кругом было много войска, окружавшего процессию. Останавливались на ночь, обыкновенно, в селах, гроб ставили в церковь. На каждой остановке гроб вскрывали и осматривали тело. Для наблюдений же в дороге в гробу сделали отверстие. Когда мороз понижался, под гроб подкладывали ящик со льдом. Со всех сторон стекалось много народа, чтобы поклониться праху Государя. Это обстоятельство доставляло много хлопот лицам, наблюдавшим за порядком во время процессии. Иногда же руководители испытывали большой страх. Так было, когда процессия приближалась к Туле.
Распространился слух, что рабочие оружейных заводов явятся в громадном количестве и потребуют, чтобы им показали труп Государя. Охрана была усилена, но, конечно, никакого нападения рабочих не было; рабочие, действительно, явились, но никаких требований не заявляли; они просили только разрешить им отпрячь лошадей и везти гроб на себе. Этого им не позволили.
3-го февраля гроб приблизился к Москве. Опять возникли слухи о возможных беспорядках. Ввиду этого почти на протяжении версты от Подольской заставы по обеим сторонам были выстроены войска с заряженными ружьями. Здесь гроб был поставлен на парадную колесницу. Сменили лошадей, сменили и прислугу.
Когда процессия должна была тронуться и все стали занимать места, лейб-кучер умершего Государя Байков по-прежнему поместился на козлах колесницы. К нему подошел новый назначенный для этого кучер в парадном костюме и потребовал, чтобы Байков уступил ему место. Байков наотрез отказался. На все приказания начальствующих лиц он не обращал внимания. Об этом было доложено князю Голицыну. Князь сказал Байкову, чтобы он слез с козел, ибо он с бородою, поэтому не может участвовать в процессии.
— Я возле императора тридцать с лишком лет, — ответил Байков, — и хочу служить ему до могилы, а если теперь мешает моя борода, то прикажите сейчас ее сбрить.
Эта преданность Байкова Государю растрогала князя Голицына, и он оставил Байкова.
Гроб был ввезен в Москву и поставлен в Архангельском соборе. Громадное количество народа стекалось в Кремль, чтобы посмотреть на гроб Государя, вновь появились слухи о готовящихся беспорядках. Под влиянием этих слухов в 9 часов ворота в Кремле запирались, у каждого входа были поставлены заряженные орудия. Кремль был полон войска, как пехоты, так и кавалерии, которые были в полном боевом вооружении. По городу всю ночь разъезжали патрули.
Испуганный обыватель недоумевал, что это значит, и в его голове невольно рождались
