Миссис Ханна Робертс. Как ярко освещена солнцем листва берез! И какая красивая листва!
Фру Клара Санг. А знаешь, сейчас я чувствую запах черемухи!
Ханна. Я стою у самого окна, но никакой черемухи не вижу.
Клара. Из этого окна ее не видно. Но утренний ветерок доносит сюда запах.
Ханна. Я что-то ничего не чувствую.
Клара. А я после ливня особенно ясно ощущаю все, даже самые незначительные дуновения.
Ханна. И ты уверена, что это черемуха?
Клара. Уверена... А все-таки закрой окно.
Ханна. Как хочешь.
(Закрывает окно.)
Клара. Кто это говорил, что нужно опасаться обвала в горах?
Ханна. Старик, который привез нас. Помнишь, я тебе рассказывала? Дождь лил целый день, и старик сказал: «Это опасно. После такого дождя здесь, в горах, ненадежно».
Клара. Я всю ночь только об этом и думала. Ты знаешь, у нас здесь очень часто бывают обвалы. Мне рассказывали, что много лет тому назад, когда нас еще не было на свете, обвалом снесло церковь.
Ханна. Церковь?
Клара. Да, но не ту, которая у нас теперь. Прежняя, говорят, стояла много дальше.
Ханна. Вероятно, поэтому новую церковь и построили здесь, внутри садовой ограды?
Клара. Да. Знаешь, когда летом окна церкви открыты, я могу лежа здесь, слышать, как Адольф поет перед алтарем, то есть, понимаешь, тогда открыта и эта дверь, и дверь в гостиную, и, конечно, окна в гостиной тоже тогда открыты. Он так хорошо поет! Когда обе двери открыты, я отлично вижу отсюда нашу церковь. Подойди сюда. Посмотри, ведь моя кровать именно для этого так и поставлена.
Ханна (подходя к кровати). Дорогая Клара! Как мне тяжело видеть тебя в таком состоянии!
Клара. Ханна!
Ханна. Почему ты мне не писала?
Клара. Во-первых, Америка чересчур далеко от нас, а, во-вторых... Ну, об этом в другой раз...
Ханна. Я вчера не поняла твоего ответа на мой вопрос о докторе.
Клара. Адольф был в комнате, и я не хотела отвечать. Никакого доктора у нас нет.
Ханна. У вас нет доктора?
Клара. Ну да! Он приходил несколько раз. Но он живет очень далеко от нас. И вообще это ни к чему. Когда я пролежала целый месяц без сна.
Ханна. Целый месяц без сна? Но это же невозможно!
Клара. Даже больше — месяца полтора. Но доктор тут не помог бы, я ведь знаю. Когда мой муж спросил доктора, что со мной, тот назвал мою болезнь каким-то длинным уродливым словом. Адольф мне, впрочем не сказал, как именно. Я так и не узнала. Но с тех пор мы больше за доктором не посылали.
Ханна. А можно ли тебе так много говорить?
Клара. Да я же по целым дням вовсе не говорю. Зато иной раз говорю без умолку. Не беспокойся. Мне можно. Скоро уже Адольф придет со своей утренней прогулки. И принесет мне цветов.
Ханна. А разве я не могу нарвать цветов, если тебе хочется, чтобы здесь были цветы?
Клара. Нет. Есть цветы, которых я терпеть не могу. А он знает. Ханна, ты ведь еще не рассказала, как ты встретила моих детей на пароходе. Знаешь, мне ужасно хочется поскорее услышать все, все подробности этой встречи!
Ханна. Вчера было не до того.
Клара. Да, да! И вы все были такие усталые. Подумай только: дети еще спят! С семи до семи! Вот что значит юность!
Ханна. Да, им это необходимо. А я вообще сплю очень мало — всего несколько часов. Сейчас я не испытываю никакой усталости.
Клара. Нет, это другое. Знаешь, все, кто весной, во время белых ночей, приезжает к нам, на север, испытывают нервное возбуждение, страдают бессонницей... Но скажи мне: правда, дети славные?
Ханна. Да, такие наивные и милые. Но они не похожи ни на тебя, ни на Санга; вот разве только глаза. Это я сразу заметила.
Клара. Ну, рассказывай, рассказывай все!
Ханна. Если бы они были похожи на тебя или на Санга, я сразу узнала бы их. Правда, я ведь и вас обоих видела только молодыми. Я обратила внимание на них, когда они появились на палубе, и потом следила за ними, хотя они ехали в другом классе.
Клара. У них не было средств на лучшее, бедненькие!
Ханна. Да... я не узнала их. Однажды утром я была в каюте. Дети ходили мимо меня на палубе: им хотелось согреться. Каждый раз, как они проходили мимо, я обращала внимание на их глаза: такие знакомые глаза! Вдруг какие-то морские птицы пролетели очень близко и пронзительно закричали. Ракел испугалась и стала отмахиваться, сильно вытянув руки. Этот жест я сразу узнала, и глаза — у нее ведь глаза Санга.
Клара. И ты сразу же подошла к ним?
Ханна. Конечно! Я подошла и спросила: ваша фамилия — Санг? Отвечать им не пришлось. Теперь уж я была уверена, что это — они. Я — тетя Ханна из Америки, — сказала я. Ну и все мы расплакались.
(Обе сестры плачут.)
Клара. Ракел написала тебе и просила приехать ко мне? Ведь правда?
Ханна. Да! И за это я буду вечно благодарна ей! Какая она у тебя милая! Я сразу же увела их в первый класс; ее укутала в большую шаль, чтобы она согрелась, а ему дала плед.
Клара. Милая моя Ханна!
Ханна. Но ты слушай дальше. В заливе дул свежий ветер. Мы плыли под скалой, голой и мрачной. Множество чаек кружилось над нами с громкими криками. Было так холодно. Мы прошли много миль и не видели на берегах ничего, кроме голых гор, скал и убогих домишек. Вот он, наш север! — подумала я. — Здесь выросли эти бедные замерзающие дети. Да... Я никогда не забуду этой минуты. Ужасно!
Клара. Да нет же! Вовсе не ужасно!
Ханна. Ах, Клара! И ты вот лежишь больная! Помнишь, какой ты была тонкой, какой веселой и беззаботной?
Клара. Да, да! Но об этом после. Я никак не могу найти слов, чтобы объяснить и рассказать тебе все. Ах, боже мой!
Ханна. Но почему же ты все-таки не обратилась ко мне? Ты же знаешь, что я имею средства... Я могла бы помочь тебе, не допустить, чтобы ты... чтобы... ты так переутомилась.
Почему ты не написала правды? Ты все скрывала от меня. Ракел первая написала правду.
Клара. Да, да, конечно. Иначе и не могло быть.
Ханна. Но почему?
Клара. Если бы я тебе написала правду, вы все бросились бы помогать мне. А я не
